Дар небес

— Ты уверен, что хочешь этого? — еле слышно вымолвила она.

— Никогда и ни в чем не был так уверен, — хрипло откликнулся Адам. — Мы столько времени упустили зря, но сейчас…

Его горячие губы пробежались по шее и щекам Дженис, снова пленили ее рот, ласкающая рука проникла в вырез ночной рубашки, пальцы проложили огненную тропу к болезненно чувствительным соскам, венчавшим полушария Грудей, стиснули их, и тело девушки забилось в неудержимой судороге наслаждения.

— Давно ли ты была крохотным воробушком, а теперь — ты не просто женщина, ты — совершенство!

Дженис судорожно глотнула воздуха и выгнулась дугой, когда ладонь Адама властно накрыла шелковистый холмик между ее бедер и тело пронзило наслаждением, по жилам пробежал огонь.

— Ты женщина, о которой мужчина может лишь мечтать, — бормотал он. — И ты моя, ты у меня в руках!

— Адам…

Она не поняла, действительно ли произнесла его имя или просто собралась это сделать, она знала лишь то, что неистовое желание вот-вот захлестнет ее с головой, но прежде она должна знать, во что бы то ни стало должна знать!..

— Адам!..

— Шшш, Джен! — успокаивающе прошептал Адам, и Дженис чуть не вскрикнула от переполнившего ее беспредельного, чистейшего счастья.

Адам произнес ее имя! Он стремился сейчас к ней, Дженис. С ней, и ни с какой другой женщиной, реальной или пригрезившейся, он жаждал заниматься любовью.

И стремясь выразить свои чувства действием, следуя древнейшему инстинкту, унаследованному, должно быть, от самой Евы, она, не имея ни малейшего сексуального опыта, повела себя так уверенно и безошибочно, будто за плечами у нее были годы, века, тысячелетия близости с мужчиной. Потянувшись к Адаму, Дженис обвила руками его шею и притянула его голову к себе так, чтобы губы их встретились.

В самых недрах ее изжаждавшегося по ласке тела мгновенно вспыхнуло острое желание, губы мягко открылись навстречу его теплым губам, тела притянулись друг к другу, будто намагниченные, гладкая женская кожа прикоснулась к твердым, как натянутые стальные тросы, мускулам. Все было странно и чудесно, ново и несмотря ни на что — знакомо.

Прикосновения рук и губ Адама отзывались в ее теле электрическими разрядами, но Дженис, ошеломленная, неспособная к рассуждениям и мыслям, все же никак не могла до конца решиться отдаться стихии собственной страсти.

— Не будь же такой пугливой, милая, — хрипло прозвучал у самого ее уха голос любимого. — Расслабься, прикоснись ко мне.

«Прикоснись ко мне!» Эти слова, как волшебный ключ, разом отомкнули цепи, приковывавшие ее к земле, к повседневности, к заботам и рутине. Дерзко прикасаться к нему, ласкать и целовать каждую частичку его тела — именно об этом она всегда мечтала, и сейчас он царственным жестом подарил ей право на это. Дженис почувствовала, как ее уносит в раскаленное небо, в самый зенит, туда, где опаляющий жар солнца воспламеняет кровь, рассеивает страхи, разгоняет опасения, испепеляет заботы.

— Коснуться тебя? Вот так?

Пальцы Дженис с упоением впитывали в себя жар его атласной кожи, мощь железных мускулов, а затем его тело содрогнулось и выгнулось от ее самого смелого, самого дерзновенного прикосновения…

— Да, именно так… О боже, Джен! Твердые пальцы Адама сомкнулись на ее плечах, снова склоняя ее вниз, воздух с шумом вырвался из его легких, и Дженис на мгновение стало страшно — но лишь на мгновение, потому что он, бормоча ее имя, снова потянул ее к себе и поцеловал в губы. От напряженности не осталось и следа.

Да, она была с Адамом, с мужчиной, которого она любила, как ей казалось, всю жизнь, и все, что они ни делали сейчас, было свято.

…И все-таки пронзившая ее боль оказалась слишком сильной — Дженис сжалась, инстинктивно противясь напористости его вторжения, и слабо вскрикнула, краем зрения увидев, как застыл, изумленно вглядываясь в ее исказившееся от боли лицо, Адам.

— Джен, — тяжело дыша и запинаясь, вымолвил он. — Джен, я не предполагал…

— Нет! — вскрикнула она, испугавшись, что он, догадавшись о ее неопытности, остановится, утратит к ней желание и интерес. — Не прерывайся!..

— Но, Джен…

— Я сказала: не останавливайся!..

И древний инстинкт женщины-соблазнительницы пришел к ней на помощь: мышцы, сперва не очень охотно, расслабились, и она поначалу неловко, затем все более страстно и уверенно, отдалась внутреннему, родившемуся раньше их обоих ритму.

— Дженис!..

Теперь настала ее очередь заглушить его потрясенный вскрик страстным поцелуем в губы.

— Джен, милая, не надо… Я не могу!..

Хриплый возглас отчаяния, вырвавшийся из груди Адама, пронзил ее, губы его припали к розовым бутонам ее грудей, и она, откинувшись на подушку, взмыла в мир наслаждения, равного которому до сих пор не ведала. Никогда, никогда ранее она не чувствовала себя такой свободной, уверенной в себе, такой растворенной в жизни. Каждое следующее движение или слово рождалось как бы само собой, без всяких затрат ума, каждая встречная ласка наполняла ее сиянием радости, разрастающимся и всепоглощающим, как свет дня при приближении к концу тоннеля…