Дар Нептуна

– Я влюбчивая дурочка? – Ира ткнула в себя пальцами. – И это ты мне говоришь? Сам Казанова, каких поискать!

– Вот именно! – Грудная клетка Егора так и заходила ходуном. – Мне эти шуры-муры знакомы! Поэтому я тебя и предупреждаю: оглянуться не успеешь, девочка, как окажешься в постромане.

– «Пост» – это в каком смысле? – полюбопытствовала Ира.

– В постельном, вот в каком, – грубо бросил Егор.

Ира отшатнулась. Чего это он? Минуту назад ничего не предвещало такого ослепляющего взрыва, похожего на ненависть. Внезапно накатила обида, в груди стала разрастаться и шириться боль, а в горле появился ком, предвестник неминуемых слез. Ира развернулась и бросилась бежать, не разбирая дороги. Перед глазами все расплывалось, а в голове проносились обрывки воспоминаний: зимний вечер… луна… поцелуй и слова, произнесенные с кривой усмешкой: «Смешная ты, Дмитриева!» Она помнит такого Егора, помнит, как он мог унизить пренебрежением или оскорбить равнодушием…

– Ир! Ириш! Стой! Ну прости! – Егор схватил ее, развернул к себе, несмотря на ее отчаянные попытки вырваться, крепко сжал в объятиях. – Прости меня, идиота! – шептал он, касаясь губами ее затылка. – Сам не знаю, что несу! – Он еще что-то говорил.

Она продолжала сопротивляться, но как-то неохотно, по инерции. Слезы высохли, как по волшебству. И неожиданно все звуки куда-то исчезли, а запахи, ощущения, напротив, обострились. Она чувствовала, как горячие губы шевелят волосы на ее затылке, и от этого у нее по спине бежали мурашки, сотни, тысячи иголочек приятно покалывали ее изнутри. Ноздри щекотал едва уловимый знакомый аромат лимона. Так пахла туалетная вода, которой пользовался Егор. Его руки были сильными и одновременно удивительно бережными, они словно покачивали ее в колыбели…

Чувство было приятным и… тревожным. Ира медленно, словно в замедленной съемке, освободилась из кольца этих рук. Егор не стал удерживать, но и от себя не отпустил. Встал на ее пути каменной стеной, и было понятно, что он готов в любую минуту вновь броситься за ней. А она никуда и не собиралась бежать от него. Больше не собиралась. Ира бесшумно вздохнула, с трудом подняла ресницы. В радужной оболочке цвета горького шоколада плескалось сожаление и что-то еще, чему Ира сейчас не могла, а может, и не хотела подобрать определение. Слишком уж она была сметена этим напором эмоций, она и сама не ожидала от себя такой бурной реакции, в общем-то, на вполне рассудительное и справедливое замечание.

– Ну и что, что я влюбчивая? – шмыгнула она носом. – Все девушки мечтают о великой любви, просто я мечтаю больше других. А с ним я только целовалась, и то нечасто, – ступила за черту откровения Ира.

– Я знаю, Ир, я знаю. Я не хотел тебя обижать! Клянусь! – прошептал Егор. Уголки его губ болезненно скривились. – Стукни меня.

– Зачем? – недоуменно спросила Ира.

– Ну стукни, я прошу! – принялся настаивать Егор.

– Не буду. Кулаки – не доказательство.

– Иногда самое верное. Ну стукни, чего тебе, жалко?

Ира подумала: ну, если ему станет легче… – и несильно ударила в его каменную грудь кулачком. И Егор улыбнулся так, что земля под ногами закачалась.

После этой ссоры и примирения прошло чуть больше двух недель. Все это время, каждый божий день, Егор, Ира и Артем по очереди, а иногда и вместе просиживали несколько часов кряду в архивных хранилищах, обложившись увесистыми папками с документами. Охранники и сотрудники Гохрана встречали их уже как родных людей. Родители ворчали, но, поскольку Ира приносила из школы хорошие отметки, особенно не возражали, когда она надолго отлучалась из дома по вечерам. Папа, как всегда, не возражал, если рядом был Егор, мама не возражала, если на его месте был Артем. Особенно после того, как он ей рассказал, что они при всем своем желании не смогли бы спасти беднягу профессора. «Увы, есть вещи, которые нельзя изменить», – сказала мама. Но вернемся к дару Нептуна.

К концу апреля Ира знала о перстне столько, что в голове не укладывалось. Практически все из того, что рассказал Ефим Борисович, подтвердилось. Изумруд в девять каратов, украшающий подарок Нептуна, оказался без изъянов, очень высокого качества – первого класса – и именно из уральских самоцветов. Это ювелирное украшение было действительно создано великим мастером своего дела Александром Холстедом, одним из главных ювелиров петербургской ветви фирмы Болин. Перстень, как и предполагал Ефим Борисович, являлся частью колье – изумительного по форме и исполнению. Ира видела его рисунок и до сих пор не могла забыть этот сверкающий водопад из бриллиантов и изумрудов, создающих волшебный узор. Колье датировалось 1884 годом. Тут Ефим Борисович немного ошибся. Ему было сто двадцать лет, а не сто пятьдесят, что, в сущности, не имело уж такого большого значения.