Ла Горда считала, что усилия Нагваля были направлены на то, чтобы привести нас к «другому я» при помощи контроля над
Спустя несколько недель после этого рассказа Ла Горды я вспомнил, что точно так же бывало и со мной. В любой момент дон Хуан мог нанести мне сильный удар в спину. Я всегда ощущал этот удар между лопатками и чуть выше. За ударом следовала необычайная ясность. Мир оставался таким же, но становился четче. Я становился самим собой. Видимо, удар дона Хуана отключал мою способность суждения, и она больше не вмешивалась в непосредственное восприятие.
Я мог оставаться в этом состоянии неопределенно долго или до тех пор, пока дон Хуан не наносил мне второй удар, чтобы вернуть меня в нормальное состояние осознания. Он никогда меня не толкал и не массировал. Это всегда был прямой и сильный удар раскрытой ладонью – удар, от которого у меня на секунду перехватывало дыхание. В таких случаях я обычно начинал задыхаться, дышал мелко и часто, пока не восстанавливал дыхание.
Ла Горда рассказывала о таком же эффекте: удар Нагваля мгновенно опустошал легкие, и, чтобы их вновь наполнить, приходилось лихорадочно хватать воздух. Это судорожное дыхание, считала Ла Горда, было здесь основным фактором: именно оно вызывало перемену, но каким образом дыхание воздействовало на восприятие и сознание – этого она не могла объяснить. Она сказала также, что ей никогда не наносился удар, чтобы вернуть ее в нормальное осознание: возвращалась она уже самостоятельно, хотя и не знала как.
Все, что она рассказала, похоже, в равной степени относилось и ко мне. Не только в детстве, но уже будучи взрослым, когда мне случалось грохнуться спиной, я испытывал такое ощущение, будто из легких сразу вылетал весь воздух. Но последствия удара дона Хуана, хотя я тоже моментально становился бездыханным, были совсем иными. Тут не было никакой боли, вместо этого возникало ощущение, описать которое невозможно. Пожалуй, точнее всего было бы сказать, что внутри у меня внезапно возникала сухость. Удары в спину, казалось, высушивали мне легкие и затягивали все вокруг туманом. Затем, по наблюдениям Ла Горды, все, что затуманивалось после удара, становилось кристально ясным одновременно с восстановлением дыхания, как если бы дыхание было катализатором, фактором первостепенной важности.
То же самое происходило со мной на пути к нормальному, повседневному осознанию жизни. Воздух бывал из меня выбит, мир становился затуманенным, а затем он прояснялся, когда я вновь наполнял легкие воздухом.
Еще одной чертой этих состояний повышенного осознания было ни с чем не сравнимое богатство наших личных взаимодействий. Богатство, которое наше тело воспринимало как ощущение ускорения. Наши двухсторонние перемещения между
Ла Горда не могла описать, чем в действительности была эта скорость. Не мог и я. Лучше всего я мог бы сказать, что на
Любая грань деятельности была свободна от вступлений и введений. Я действовал и отдыхал. Я шел вперед и отступал без всяких мыслительных процессов, столь обычных для меня. Именно это мы с Ла Гордой понимали как ускорение.