Дар Павшего. Восход Черного солнца

Теперь и вовеки веков, все важные и публичные действия, происходили только здесь. — В соборе, и возле него.

Здесь торговали свиньями и козами, и здесь же зачитывали Папские буллы.

Здесь крестили и женили людей, и здесь же исполняли в действие приговоры Светских судов и Святой инквизиции, о чём свидетельствовал деревянный помост и пятно гари, которое не исчезло даже после прошлого грозового ливня.

В общем, тут протекала неспешная жизнь обычного, нормального средневекового европейского города.

Всё внутреннее пространство соборного зала было хорошо освещено и богато украшено растительным и геометрическим орнаментом, что само собой, придавало дополнительную значимость и помпезность всему происходящему в этих стенах.

И разумеется, всё это в совокупности, по замыслу строителей, должно было производить неизгладимое впечатление на зрителя. И, к стати говоря, так оно и было. Все это оказывало ярчайшее эмоциональное воздействие на верующих. И не только на них.

* * *

Но, так вот, вернёмся от архитектурных и градообразующих нюансов, к реалиям происходившего в этих стенах действия.

В данный момент, внутри этого величественного во всех отношениях здания, происходило жуткое, но по-своему торжественное в своём мрачном величии, событие.

В связи с полным отсутствием внутренних глухих стен, здесь было полное раздолье для любых акустических эффектов. Эхо торжественно произносимых и нарочито громких слов Lingua latina, как мячик скакало посреди контрфорсов и аркбутанов, уносясь в итоге, через стрельчатые витражные окна, как будто бы на самое небо.

* * *

В средние века, а сейчас мы рассматриваем именно это время, Собор являлся отражением не только духовного, но и политического и экономического благополучия города, и все суды, а также риторико-политические споры, происходили в этих же стенах.

И сейчас, это место идеально подошло под «скромные» нужды Инквизиторского процесса.

Посредине зала, на высоком постаменте, расположенном таким образом, чтобы оратора хорошо было видно и слышно для всех собравшихся в этом месте. А, собравшихся было, не сказать, чтобы слишком много, но и немало. — Человек пятьдесят, было точно.

Оратор представлял из себя высокого, худощавого и очень сутулого человека, лет сорока. Одет он был в белую тунику, подпоясанную кожаным витым поясом, на котором были закреплены чёрного дерева чётки. Поверх этого одеяния была накинута белая пелерина с капюшоном, и завершал данное облачение чёрный плащ из плотной ткани, так же с капюшоном. А особо искушенный наблюдатель заметил бы, что на груди у него висел медальон с гербом, изображающим собаку, которая несёт в своей пасти горящий факел. Вокруг собаки, в виде равномерной замкнутой окружности, была выбита надпись — «Domini canes».

* * *

— Святая Братия! — Начал оратор свою речь, необычно громким и поставленным голосом, который очень контрастировал с его внешне невзрачной фигурой. — Спешу с величайшей радостью обратиться к Великому Суду, что нашёл я способ избавиться от сомнений, относительно виновности, либо невиновности нашего достопочтимого обвиняющего, и этих ничтоже сумнящих обвиняемых!

— С непременной радостью, и в ожидании скорейшего разрешения процесса, Святой суд — в моём лице, а так же в непогрешных лицах братиев моих, заслушает Ваши изыскания относительно затронутых вопросов веры, преподобный Иаков. — тихим голосом, произнёс монах, который восседал за массивным каменным столом, напротив обвиняемых. — Излагайте свои доводы, — продолжил он — только попрошу, без излишней риторики. — Заранее предупреждаю, что только истинный Глас Божий должен вменяться в суть сего процесса… — по-прежнему тихо, но как будто бы кузнечным молотом, забил свои слова в уши слушателей, монах.