Дар Прозерпины

Виктор и Лева шли где-то в середине, чуть ближе к началу колонны. Временами по толпе прокатывались волны смеха. Кто-то рассказывал байки или свежие анекдоты, кто-то расписывал на все лады предстоящий банкет. Кто-то голосил, кто-то напевал непристойные песни, кто-то, будучи уже навеселе, истерично гоготал. Люди шумно, с улюлюканьем и рукоплесканием, встречали толпы, валившие с соседних улиц, возглавляемые «гостями» Ивана Ивановича Иванова. Вот подошли члены профсоюза под руководством Агалиарепта. Подкатил, весело трезвоня, трамвай, управлял которым многоногий Буэр собственной персоной. Влилась колонна продавцов под началом Риммона, шедшая от местного рынка. Из центра подтягивались бухгалтеры во главе с герцогом Агваресом.

Все это не нравилось Фрумкину. Он чувствовал себя неловко, чужим и чуждым происходящему, разудалому веселью, толпе, слепо идущей за Иваном Ивановичем к каким-то банкетам, торжественным встречам и приемам. Не то что Подольский. Тот хохотал вместе со всеми, спокойно, без видимых причин, запросто заговаривал с людьми, идущими рядом. В общем, по всей видимости, Виктор находился в состоянии эйфории, непонятной и, если честно, неприятной Фрумкину. Почтальон не узнавал своего приятеля, всегда такого скромного, сдержанного… Что за метаморфоза с ним произошла?

Тем временем толпа все больше расходилась. Шутовство. Скоморошество. Иван Иванович Иванов занял место дирижера оркестра, обратив последнего в здорового петуха с огромным красным гребнем. Заколдованный дирижер время от времени залихватски закидывал гребень назад, резко переваливаясь с лапки на лапку.

Иванов, дурачась и корча рожи, шел впереди колонны, то крутя колесо, то, обернувшись к толпе, руками призывал выстукивать ритм, задаваемый бравурными маршами оркестра. На его подвижном худощавом лице одна гримаса сменяла другую, одна противоестественней другой. Зачастую он выхватывал у музыкантов инструменты и сам исполнял соло или стучал в тарелки, призывая подыгрывать себе. Оркестранты же трубили в горны и тромбоны, в кларнеты и саксофоны, по-жабьи раздувая щеки, лупили в литавры и тарелки. А рядом все время величаво вышагивал огромный петух, деловито вращая головой с красным гребнем, поклевывая мощным клювом встречающийся мусор, разгребая в нем съедобные семечки и кося из стороны в сторону удивленными глазами-пуговицами. Толпа приходила в неистовство от выходок Иванова, громко аплодировала и кричала «Бис!», «Еще!», «Давай!», «Зажигай!», а тому, казалось, только это было и надо. Процессия смеялась и визжала от удовольствия.

Фрумкин видел, как все тротуары постепенно заполнила детвора, несказанно обрадованная тем, что их воспитатели, учителя и классные руководители вдруг куда-то неожиданно испарились. Ура! Свобода! Радости не было предела. Однако некоторых одолевал страх: с чего это вдруг все взрослые в городе побросали свои дела и скопились на центральной улице, маршируя под музыку, которой дирижировал некий чудак-паяц, выкидывающий такие номера, какие даже в цирке не показывают. Искренний и озорной хохот мальчишек сопровождал толпу по пути всего ее следования. Изредка прибегали поглазеть и девчонки, но им было не до смеха, они недоумевали и явно опасались происходящего.

Кто-то, завидев в толпе своих родителей, что-то кричал им, родители не отвечали, занятые собой. Ребята махали им руками, но те не отзывались. Тогда дети огорчались и шмыгали носиками, а иногда и роняли слезинку. Однако общего настроения это не меняло, и вот уже вскоре дети отвлекались на забавных чудовищ: многоногцев, многорукцев, треглавцев или дядей с тетями, с рогами и копытами, ряженных в яркие костюмы, которые сразу выделялись из толпы и были явно нездешними. Вон проехала совершенно обнаженная женщина на белой лошади, вон верхом на разъяренном медведе скачет чудовище со змеиным хвостом, с тремя головами, первая из которых подобна бычьей, вторая – человеческой, а третья – бараньей. Вот пролетел волк, широко размахивая крыльями грифона, изрыгая из пасти пламя… Не каждый день такое увидишь!

Среди детей постарше встречались шкодливые ребята, они строили рожи и смеялись над тем, как взрослые строем маршируют за каким-то скоморохом. Один парень даже бросил в толпу увесистый булыжник, который, правда, на подлете к колонне марширующих куда-то бесследно испарился. Мальчуган остолбенел от удивления и захлопал глазами, ничего не понимая. Если камень вылетел, то он, по крайней мере, должен упасть. А он просто исчез! Невероятно! Так он и стоял, пока не заметил, что рядом с ним поравнялась черная лошадь с могучим всадником. Мальчишка, зная, что сделал пакость, рванулся было бежать, но ворот его рубахи сжали стальные клешни. Шкодник тут же пошел на хитрость и попытался освободиться от рубашки – не тут-то было, его охватил какой-то странный паралич, ни туда ни сюда двинуться было невозможно.

– Пифон! – зычно прокричал всадник. – Берем этого?

Иванов, в это время исполнявший очередной клоунский трюк, сразу остановился и насупился.

– Граф, никогда не называйте меня так!!!