Дар психотерапии

Заметьте, что я не пытался интерпретировать сам сон. Я не спрашивал о многих любопытных аспектах этого сна: путаница с ее полом, ее одежда, белая мантия на ее отце, его обвинение в изнасиловании. Я прикрепил к ним ярлыки и убрал на хранение. Наверное, я смогу вернуться к этим образам на будущих сеансах, но на первом этапе терапии у меня совершенно иные приоритеты: я должен уделить внимание фрейму терапии: доверию, безопасности и конфиденциальности.

Другому пациенту после нашего первого сеанса приснился следующий сон:

«Я отправился в универмаг, чтобы купить все необходимое для поездки. Однако там не было некоторых нужных мне вещей. Они находились внизу, в подвале, и я начал спускаться вниз по темной и неустойчивой лестнице. Это было страшновато. Вдруг я увидел ящерицу. Это было хорошим знаком: я люблю ящериц — они сильные, они не изменились за миллион лет. Позднее я поднялся наверх в поисках моей машины, которая была окрашена во все цвета радуги. Но она исчезла — быть может, ее украли. После чего на месте для стоянки я увидел свою жену, но мои руки были заняты тюками, и мне хотелось поскорее подойти к ней или сделать что-нибудь, хотя бы помахать ей. Ее родители также были там. Они были пигмеями и пытались развести костер на месте для стоянки».

Пациент, суровый и неинтроспективный сорокалетний мужчина, долго сопротивлялся терапии и согласился проконсультироваться со мной, только когда его жена пригрозила бросить его, если он не изменится. Его сон, очевидно, был навеян началом терапии, которая часто изображается в снах как поездка или путешествие. Он чувствовал, что не готов к терапевтическому предприятию, потому что вещи, которые были ему необходимы, лежали в подвале (то есть в глубинах, его бессознательном). А добраться туда очень сложно и страшно (лестница в темноте ужасна и неустойчива). Более того, он сопротивляется терапевтическому предприятию: ведь он восхищается ящерицами, которые не изменились за сто миллионов лет. Или, может быть, он двойственно настроен по отношению к изменению — его машина сомнительного радужного цвета, но он не может найти ее.

Моя задача на открывающих терапию сеансах. Помочь ему заняться терапией и преодолеть свое сопротивление. Потому я сконцентрировался только на тех составных частях сна, которые имели отношение к началу терапии: символ путешествия, его чувство неподготовленности и несоответствия требованиям, темная неустойчивая лестница, спуск, ящерица. Я намеренно не спрашивал о других аспектах сна: его жена и его трудности в общении с ней и ее родителями, которые, превратившись в пигмеев, зажгли костер на месте стоянки. Дело не в том, что эти аспекты не были существенными: на последующих сеансах нам предстояло потратить значительное время, изучая его отношения с женой и родителями, — но на втором сеансе терапии перед нами стояли другие проблемы, которые нужно было разрешить немедленно.

Этот сон, между прочим, иллюстрирует важный аспект понимания феномена, который Фрейд описал в «Интерпретации снов». Заметьте, что сон имеет дело с несколькими абстрактными идеями — началом психотерапии, страхом изучения личного бессознательного, чувством несоответствия, неуверенностью в том, что перемены необходимы. Однако сны (за исключением редко встречающегося слухового опыта) представляют собой визуальные феномены, и отдел сознания, отвечающий за производство снов, должен найти способ превратить абстрактные идеи в визуальную форму (путешествие, неустойчивая лестница, спускающаяся в подвал, ящерица, машина всех цветов радуги).

Другой клинический пример. Сорокапятилетний мужчина, находящийся в глубоком горе после того, как за четыре года до этого скончалась его жена, очень часто видел сны и рассказывал долгие, сложные и захватывающие истории в течение каждого сеанса. Требовалась сортировка: время не позволяло исследовать все сны. И мне приходилось выбирать только те, что могли облегчить нашу работу над хроническим патологическим горем. Рассмотрим два таких сна:

«Я находился в моем летнем доме, и моя жена тоже была там, но очень смутно — просто присутствие на заднем плане. У дома была крыша иного рода, дерновая крыша, из которой рос высокий кипарис — прекрасное дерево, однако из-за того, что оно угрожало всему дому, мне пришлось срубить его».

«Я был дома и чинил крышу, делая что-то вроде украшения на ней, когда я почувствовал сильное землетрясение и увидел силуэт города, сотрясающегося вдали. Я увидел, как упали два близнеца-небоскреба».