Дар шаха

По персидскому обычаю людям раздавали мягкую халву, шербет и черные финики, присыпанные кокосовой стружкой, просили помолиться за усопшего. Подошла Вера Ильинична, ласково положила ладонь на рукав:

– Сашенька!

Он обнял ее, от этих материнских объятий немного полегчало. Не успела Вера Ильинична отойти, подскочил неуклюжий Стефанополус и тоже крепко прижался к груди Воронина. Видимо, решил, что таков русский обычай. На несколько секунд Александр смешался, потом невольно представил, как они выглядят со стороны, и решительно отцепил от себя прильнувшего коротышку.

Могильщики засыпали яму, свежий холм тут же скрылся под венками и цветами. Венки были от двора шаха, от министерств, от посольств, в том числе от британского. Тегеран отдал последнюю дань уважения полковнику Турову, командиру Казачьей бригады.

Народ потихоньку стал двигаться к воротам. Самые близкие намеревались вернуться в дом Воронина, где ждал поминальный стол с кутьей, блинами и водкой. Уже у кладбищенских ворот Александр вспомнил, спросил у Реза-хана:

– Так где же Карл Рихтер?

– Да вот же, в гимнастерке!

Воронин недоуменно посмотрел туда, куда указывал палец Реза-хана. Никакого Карла Рихтера там не было, стоял только Петр Шестов, действительно в вечной своей задрипанной гимнастерке. Наверное, Реза-хан спутал их. Ошибиться было немудрено: оба долговязые, бородатые и усатые очкарики-шатены, оба имели пристрастие к военной одежде, хотя фронта не нюхали. Значит, напрасно Александр возмутился, что советский агент явился на похороны полковника бригады. А вот то, что Петя решился все же отдать последний долг достойному человеку, было похвально. Небезнадежен, значит. Может, и пройдет юношеские радикализм заодно с охотой сочинять дрянные стишата.

Воронин тоже начал прощаться. Пожал протянутые руки, еще раз напомнил близким знакомым о поминках, раскланялся с остальными и поспешил к воротам, где его ждала пролетка. У ворот оказался отряд жандармов с уже знакомым следователем. Воронин учтиво поприветствовал огаи-Низами, собирался пройти мимо, но тот загородил ему дорогу:

– Доктор Воронин, вы арестованы по обвинению в убийстве полковника Турова.

Ошеломленного Воронина окружили жандармы. Выходившая с кладбища толпа замерла.

– Я? С какой стати?

Жандармы заломили Воронину руки за спину. Комиссар Низами привычно ловко охлопал бока задержанного, засунул руку в левый карман сюртука и медленно выудил скомканный клетчатый платок. В первую секунду Александр смотрел равнодушно: мало ли что могло заваляться в карманах. Тут же вспомнил, что, когда искал деньги для милостыни, карманы были пусты. Во рту пересохло, бешено заколотилось сердце.

Оглянулся. Люди, только что похоронившие человека, в чьем убийстве его теперь обвиняли, смотрели растерянно. Следователь поднял извлеченную тряпицу над головой, убедился, что все присутствующие следят за ним, медленными движениями фокусника развернул ткань, торжествующе вынул какой-то предмет и предъявил окружающим. На показавшемся из-за облаков солнце сверкнул орден святого Георгия. Некоторые ахнули. Александр потерял дар речи.

Заломленные за спину руки туго охватило железо, щелкнули наручники. Воронина сильно толкнули в спину, он оступился, едва не упал. У ворот снова оглянулся, успел выхватить из толпы бледное несчастное лицо Елены и бешеные, пылающие глаза Реза-хана. В бессилии тряхнул скованными руками, громко крикнул:

– Реза-хан, это не я! Ради Турова, Реза-хан!

Лос-Анджелес, 2017

Как только я решил искать Самиру, я обрел спокойствие и уверенность. Мне всегда легче действовать самому, чем беспомощно полагаться на других, даже на Бюро.

Лучшим местом для начала поисков выглядел тот поворот на Анджелес-Крест, где я оставил газырь. Туда должны были явиться те, кто выбрал это место, и те, кто хотел застать их в этот момент. Это была точка, где все сходилось. Весьма вероятно, что и Самиру приволокли туда же. Никто же не мог знать, как повернется ситуация. Заложница могла потребоваться для обмена, для показа, для запугивания, для переговоров с полицией. Если в какой-то момент она оказалась больше не нужна, а освобождать ее было опасно, это было подходящее место, чтобы избавиться от нее. Там могли остаться следы. Я вспомнил огромное ущелье у дороги, вспомнил, как подумал, что, если я упаду в эту пропасть, вряд ли меня скоро найдут. Меня затошнило.

Я позвонил Брайану. Три года назад мы вместе поднялись по ледникам на гору Шаста. Брайан оказался в Париже. Да, я здорово забросил своих друзей, если даже не помнил, что он в отъезде.

Лучшим альпинистом, которого я знал, был Виктор. Это он научил меня любить этот спорт. Но он помешал бы мне вести любое самостоятельное расследование. Обратиться к полиции я тоже не мог: вмешательство полицейских навредит расследованию ФБР. Я не знал никого, на кого мог бы рассчитывать в такой ситуации.