Дар шаманизма - дар волхования

Все началось с потребности ходить по лесу, чтобы сбросить прилив сил, который почему-то приходил в ноги. Во время прогулок возникала потребность активно работать руками. Приходилось залезать на деревья, на деревьях кусать ветки зубами а потом удивляться самому себе. Появлялось частое дыхание, дрожь в теле, как от выброса адреналина, когда необходимы стремительные действия. Так повторялось несколько дней, и прогулки помогали снять эти явления. Все это было странно и вызывало беспокойство.

Любой человек, воспитанный в традициях шаманической культуры понял бы, что имеет дело с предвестниками болезни. Он бы хорошо знал, как ее встречать и к чему готовиться. Но в то время я лишь начал сознательно знакомиться с языческой традицией, и никакого представления о культуре шаманизма не имел.

Тогда же, слезая с очередного дерева, вспомнилось, что полтора месяца назад, на Кавказе, в селении Булунгу, что к северу от перевала Твибер, меня поцарапала собака. Тогда не придал этому никакого значения, а теперь возникла очевидная мысль, что собака была бешенная!

Обратился к справочникам. Выяснилось, что лечиться поздно. Если действительно это бешенство, то скоро конец.

Все это время я по вечерам работал над картиной «Разорение Новгорода Иваном Грозным». И через три-четыре дня после первых признаков болезни, почувствовал, что картина оживает. На картине, человек в воде, который смотрел на готового его убить опричника, вдруг посмотрел мне в глаза, и я почувствовал весь тот ужас, который он переживает. Удар от этого взгляда был столь неожиданным и сильным, что невольно пришлось отшатнуться. Огни горящего на картине города вдруг заплясали хищным алым цветом. Картина начала давить с такой силой, что пришлось бежать от нее. Всякий случайный взгляд в ее сторону приводил к буквально физическому давлению. Прикрыл глаза. Вслепую, не глядя вперед, удалось подойти к картине, снять с мольберта и развернуть лицом к стене.

Это была победа, но как оказалось, временная. Мир стал другим. Каким-то отрешенным и контрастным. В нем поселилось какое-то тревожное томление, какое бывает перед кабинетом стоматолога или, наверное, перед казнью. Руки не слушались, были как чужие, и, наконец, стало ясно, что я управляю чужими руками. Управляю хорошо, но это доставляет хлопоты, это было не уютно. Приходилось задавать движение каждого пальца. Ранее они двигались автоматически, теперь их стало как-то много.

Сознание оставалось ясным, но изолированным где-то внутри тела, которое раньше было моим. Я двигал собой как большим и неуклюжим роботом. Связь с реальным миром была трудной. В него надо было прорываться через какой-то туман, через что-то неведомое и чужое.

Умылся. Холодная вода, хлещущая из резко открытого крана, почти не чувствуется: как будто повевает теплый ветерок, в котором нет никакой упругости и прохлады. Состояние, отдаленно похоже на то, что как будто только проснулся в дурном самочувствии, и заставляю себя двигаться.

Через несколько часов такого самочувствия, заметил, что начали шевелиться края поля зрения. Начали двигаться предметы. Их приходилось останавливать волевым приказом, долго смотря и требуя покоя. Вообще, все мои действия были направлены на восстановление привычной связи с привычным миром. Всякая аномалия во внешнем мире воспринималась как нарушение изначального порядка, и сопровождалось животным страхом.

Страх этот не может быть объяснен здравому сознанию, и он уже не был понятен мне самому, когда через много лет я составил этот текст по живым дневниковым записям, сделанным тогда же. Животный ужас от созерцания шевелящегося предмета не поразил бы настолько здоровую психику. Он возникал, врывался в меня и подчинял именно потому, что какие-то защитные механизмы сознания были уже сломаны ранее.

Наступила ночь. В темной комнате было невозможно находиться из за сверхконтрастности, которую вызывали малейшие блики. Все время пробовал пить воду. К воде не возникало отвращения, она относительно свободно вливалась куда-то внутрь. Это указывало на то, что у меня не бешенство, а что-то иное.

Вскоре, к состоянию томления добавилось чувство присутствия кого-то еще. Какого-то постороннего, неведомого существа. Я был в это время один и ни кто ко мне не заходил. Осмотрел все углы и щели комнаты, заглянул под кровать. Успокаивал себя тем, что глаза никого не видят. Но душа чувствовала — есть кто-то вокруг, рядом. Приходилось резко оборачиваться. Впиваться взглядом в подозрительные места. Глаза показывали, что с миром все в порядке, но что будет, если глаза увидят иное? Ответа я не имел. Просто полагался на глаза как на союзника. Зрение не видело ничего, кроме движения уже известных мне предметов. Но это успокаивало только на секунду. Когда начал расстилать кровать, угол покрывала затрепетал и взвился как змеиный хвост. В связи с этим покрывало аккуратно сложил, и уложил плотнее — оно тогда наверняка не сможет развиваться само. Важно было именно аккуратное сложение покрывала, ибо вложенный в него порядок сохранял его в моей власти.