Дар шаманизма - дар волхования

Даю бубен Люде и предлагаю ей начать камлание. Она стучит и что-то произносит. Я смотрю внутрь себя. Техника подстраивания к камалающему шаману и получение его образов у нас не развита, и я не могу описать ее видения целиком. Люда заканчивает. Первое камлание кратко. Рассказывает, что видела, как сюда с песней шли дети женщины, старики и вообще люди всех возрастов в белом.

Кажется, почин сделан. Можно попытаться рвануть всерьез. Несколько часов уже себя настраиваю. По рукам как бы бежит вода, она стекает вниз с пальцев на землю и заставляет легко дрожать холодеющие руки. Вода понемногу обессиливает меня, ослабляет связь с этим миром, зовет одновременно к движению и к дремоте. Пора.

Надеваю маску. Стучу, реву, сзываю всех. Бубен не жалею. Зажимаю край с рваной кожей, чтобы не создавал неверный дребезг. От самого себя ощущение как от ракеты при старте. Грузное, но неотвратимое. Мы не на земле, но и не над деревьями. Где-то в промежутке.

Осматриваю своих духов. Здесь полная тьма. Теперь они в полноте видения. Всех называю, расспрашиваю о здоровье. Все в форме, но говорят, что голодны. Видать сговорились. Обещаю трапезу после дела, а сейчас вперед. Нам надо войти в Навь. Увидеть предков. Передать свой привет и расспросить о тайнах бытия. Кандраш обещается быть экскурсоводом. Ну, значит, указывай путь.

Взвиваемся над капищем уже легко. Вокруг неоглядные леса. Нас несет в западную сторону, на берег небольшой речки. Почему так - не знаю. Солнце уже село, но все равно здесь значительно светлее, чем нам на городище, где ревет и блудит среди стволов мое тяжелое тело. Для него нет прямой угрозы, поэтому пусть поживет бесконтрольно.

На берегу собрались старики. Все в одинаковых рубахах. Костер - не костер, дымок без пламени. Мы предстаем перед ними на высоте метров семь, над водой. Открыто демонстрируем себя, какое-то время ждем, чтобы нас заметили, но только зря тратим время. Я не знаю как тут себя вести, как представиться и вообще, а перед кем же я оказался? Здесь сошлись старцы. Уж, не с картины ли Рериха? Нет, у него иначе, и здесь никто не одет в шкуры. Плотные, очень плотные льняные рубахи. Красное очень тускло. Головы седые, шапок нет. На ногах какие-то обмотки.

На нас, наконец, смотрят. Кланяюсь. Говорю, что я - Велимир, прибыл к ним от потомков. Обещаю донести и передать потомкам их слово. Но старики молчат, и, похоже, не очень довольны моим появлением. До меня доходит, что Навь не говорит! Это молчание нави охраняет меня в яви. Слышать голос нави живому опасно. Эту же мысль тут же повторяет мне Кандраш, и обещает разговорить стариков по-своему. Он направляется к ним. Сам я ощущаю, что мне к ним нельзя, между нами как бы толстая прозрачная граница. Воздух такой же тяжелый, как и три часа назад на капище.

Наконец, вероятно в результате дипломатии Кандраша, один из стариков подымает дубовую доску, резанную так же, как я видел в Можайске. Одновременно узнаю по не звуковому каналу, что изображенная форма родственна форме прялки. Собственно и традиционная русская прялка имеет свою форму отнюдь не обусловленную какими-то функциональными особенностями. Но эта форма прялки содержит в себе начало и конец жизни.

Нити с кудели, закрепленной на прялке, скручиваются в нить и уводятся пряхой вниз к веретену. Это есть момент рождения в руках богини Роженицы, которая одновременно и пряха. Нить процесс жизни. Место свивания нити - обозначено и в настоящей прялке и на Можайских плитах - резным сиянием. Одновременно это сияние можно рассматривать как соитие, а сводимые к ней воедино сверху вниз два луча как женское и мужское начала.

Мысленное движение по доске в обратную строну, снизу-вверх, означает смерть. Оно есть расплетение нити, расхождение единства души и тела, которые на доске снизу, до сияния, были едины, а после целостность безвозвратно разрушилась.

Таким образом, на доске изображен факт смерти конкретного человека, означающий, что доска - гробовая или надгробная. Вместе с этим доска свидетельствует и означает естественную, правильную смерть человека, душа которого верно покинула его тело и вернулась к Роду Небесному. Она не застряла где-то в иных телах по воле малых божеств, как, например, это бывает по воле водяного деда, когда говорят об утопленниках - заложенных покойниках, которые надолго выбыли из родового кругообращения душ, вступив в иные круги воплощений.

Наших предков заботило не только рождение новых детей. Их заботил весь правильный кругооборот душ с их верностью миру великих богов и восхождением души в ирий. Ибо ежели душа в ирий не попадет, то и обратно оттуда в род не вернется. Тогда появляется проблема возвращения ее туда из иных, по человеческим меркам, второстепенных и чужих циклов бытия. И поэтому знак прялки, который показывали мне старцы на доске, означал не только символ и не только говорил о том, что это гробовая доска. Он еще был оберегом, охраняющим правильный посмертный путь души в ирий и обратно.