Дар Шаванахолы. История, рассказанная сэром Максом из Ехо

— Совершенно с вами согласен. К счастью, закон, запрещающий записывать вымышленные истории, был принят незамедлительно; отдельно отмечу, что о поэмах в нем ничего не говорилось, равно как о мемуарах, жизнеописаниях и прочей документальной прозе. Зная обычную склонность законодателей перестраховываться, я предполагаю, что Хебульрих и его товарищи по Клубу каким-то образом сумели получить доказательства, что ни поэзия, ни хроники реальных событий не имеют последствий, подобных описанным. Как это нередко происходит с законами, продиктованными не капризами правителей, а насущной необходимостью, запрет записывать вымышленные истории был принят последующими поколениями как естественное внутреннее ограничение, которое сродни инстинкту; во всяком случае, доподлинно известно, что романов в Уандуке с тех пор никогда не писали, вымышленные истории и поныне рассказывают только вслух, а желающих нарушить давным-давно забытый закон до сих пор не обнаруживалось, хотя палачей достаточно могущественных, чтобы осуществить предусмотренное наказание, там не осталось.

— А не может быть, что этот Хебульрих и его приятели просто всех разыграли? — с надеждой спросил я. — Поди поймай таких на вранье, если они еще и мастера иллюзий.

— Насколько я могу судить о тогдашних нравах и обычаях, такая шутка была бы вполне в их духе, — согласился призрак. — И мне по сердцу ваш оптимизм. Однако гораздо позже, уже у нас, в Соединенном Королевстве, появились новые подтверждения правоты Хебульриха Укумбийского.

— В конце правления Клакков? Когда здесь принялись сочинять романы?

— Совершенно верно. Многие выдающиеся историки литературы теперь задаются вопросом, почему эта традиция столь быстро угасла?

— Не только они, — вздохнул я. — И надо же было такому случиться, что шанс получить ответ появился у глубоко невежественного меня, а не у какого-нибудь достопочтенного профессора. Нет в мире справедливости.

— Разумеется, ее нет, — подтвердил призрак. — Об этом мы с вами сегодня уже говорили. Впрочем, невежество и образованность — понятия весьма относительные; люди склонны считать первое пороком и преувеличивать ценность последней. На самом деле, современное образование вовсе не способствует развитию наиважнейшей для исследователя способности — оказаться в нужное время в нужном месте. У вас же она, похоже, врожденная.

— Пожалуй, — невольно улыбнулся я.

— Иногда этого, как видите, совершенно достаточно. А у современных ученых практически нет шансов получить доступ к нашей Незримой Библиотеке, где хранится единственный, специально для нас написанный и собственноручно уничтоженный автором в этом самом подвале экземпляр мемуаров Магистра Чьйольве Майтохчи, известного также под именами Белого Гостя и Лихого Ветра.

— Ну надо же. Однажды меня тоже назвали лихим ветром, — вспомнил я.

— Это был очень серьезный комплимент, — заметил Гюлли Ультеой. — Примите мои поздравления. Даже не представляю, что вы сделали, чтобы заслужить такую похвалу. Сейчас это выражение почти не употребляют, а еще лет шестьсот-семьсот назад оно было в ходу. Лихим ветром принято называть не просто умелого, но остроумного и оригинального колдуна, способного по-настоящему удивлять и даже сбивать с толку свидетелей своих деяний. Это устойчивое словосочетание закрепилось в языке в память о Чьйольве Майтохчи, сравнение с которым всегда считалось чрезвычайно лестным.

— Получается, он был большой знаменитостью?

— Совершенно верно. Если и жили в ту эпоху более могущественные люди, в чем лично я сомневаюсь, значит они употребили немало сил, чтобы обеспечить себе безвестность. А Чьйольве Майтохчи всегда был на виду. Не то чтобы он к этому стремился. Просто быть на виду — это такой особый талант, если уж он у тебя врожденный, то и под землей от людского внимания не спрячешься. Вот и Магистру Чьйольве пришлось смириться с таким своим свойством и научиться получать от него удовольствие. Но речь сейчас не о его бесчисленных выходках, попеременно пугавших и веселивших все Соединенное Королевство. А об удивительной способности путешествовать между Мирами — зачастую помимо собственной воли. В своих мемуарах Чьйольве Майтохчи признается, что ему приходилось прилагать специальные усилия, дабы, свернув за угол, оказаться на соседней улице, а не в очередной незнакомой и зачастую вовсе не существующей реальности, которые, можно сказать, охотились на него, только и ждали возможности заполучить такого гостя.

— Какая интересная жизнь! — невольно восхитился я.

Справедливости ради следует заметить, что когда несколькими годами позже я сам очутился в сходном положении, такая жизнь вовсе не показалась мне интересной. Сейчас вспоминать страшно, какие титанические усилия мне тогда приходилось прикладывать, чтобы просто оставаться на месте — то есть, в одной и той же реальности. Начать путешествовать между Мирами оказалось несоизмеримо проще, чем научиться этого не делать. Впрочем, в конце концов я освоил и эту хитроумную науку. Я вообще довольно способный, хоть и редкостный балбес. И всегда таким был.