Дар скального тролля

Будет ли это целая армия или только несколько эльфов? Будут ли на их стороне монстры, вроде тех, что мы, гномы, пытались завербовать на МУМах? У них почти наверняка будет больше истериуса (как эльфы называли гальдерватн), чем в прошлый раз, когда мы столкнулись с ними, а это означало, что у нас больше не будет магического преимущества. Или, может быть, их там вообще не окажется? Может быть, Камешек ошибся, а может быть, они и вовсе переехали после его побега? И даже если речь шла всего лишь о небольшой группе эльфов, мы почти наверняка окажемся в меньшинстве и лишимся оружия и свободы. Ещё немного, и дальнейшие размышления могли напугать меня до такой степени, что я отказался бы от этой безумной затеи, поэтому я решил поискать способ отвлечься.

– Что ты читаешь? – в конце концов спросил я Глэм.

Честно говоря, Глэм никогда не казалась мне той, кто любит читать в свободное время. Мне казалось, что она проводит свои часы отдыха, разбивая антикварные шкафы. Или дробя мелкие кости животных в ладонях.

Она подняла глаза и улыбнулась.

– А тебе так интересно? – спросила она.

– Ну да, именно поэтому я и спросил.

Глэм продолжила улыбаться.

– Это второе издание гномьего учебника Земли отделённой, найденного недавно глубоко в шахтах Львиной пещеры в Эсватини, бывшем Свазиленде, – сказала она. – Книга называется «Природа непостоянства. Изложение Грутока Пряжколома».

– О чём она?

– В основном о различных методах эффективного уничтожения всевозможных предметов.

– Почему я не удивлён? – вздохнул я.

Глэм нахмурилась. На секунду я испугался, что действительно обидел её. Но потом она небрежно покачала головой.

– Если хочешь знать, я читаю эту книгу, чтобы подготовиться к нашей предстоящей миссии, поскольку мы понятия не имеем, какие препятствия могут встретиться нам впереди, – сказала она. – Я читаю её не для развлечения. В отличие вон от той книги. – Девушка кивнула в сторону небольшого кармана для хранения вещей, расположенного на стене справа от неё.

Там лежала ещё одна древняя книга. Её название на обложке было выгравировано золотом и практически сияло прямо сквозь сетчатую ткань кармана, удерживающего её на месте:

Десять романтичных любовных историй

о феях, безвозвратно пропавших,

но явившихся в мечтах

Сахарок Снежинкопас

– Сахарок Снежинкопас? – переспросил я.

Это имя не было похоже ни на одно из гномьих имён, которые я когда-либо слышал.

– Она была феей, – сказала Глэм. – И считается, что во времена Земли отделённой она была одной из самых лучших писательниц любовных романов второй половины эпохи позднего романтизма.

– Ты увлекаешься романами о феях? – спросила я, и мой голос дрогнул от откровенного изумления. – Серьёзно?!

– Ну и что? – ответила Глэм, защищаясь, и усмехнулась. – Разве девушка не может увлекаться одновременно разламыванием вещей на куски и слащавыми, душераздирающими сказками о влюблённых феях?

– Я… ну… то есть… конечно, может!

Глэм рассмеялась:

– Ты такой милый, когда смущаешься.

Я почувствовал, что краснею.

– Так почему же ты всё-таки любишь крушить вещи? – поинтересовался я, пытаясь сменить тему разговора. – Раз уж мы об этом заговорили.

– Не знаю, а почему ты так любишь шахматы?

– Потому что мне нравятся игры, где нужно шевелить мозгами. Игры, в которых не нужно полагаться на удачу. Играя в шахматы, я могу полностью контролировать свою судьбу, выиграть или проиграть. Я лучше проиграю сам, чем выиграю только потому, что мне повезло.

– О, ничего себе, ясно, – сказала Глэм, выглядя взволнованной. Она бросила на меня странный взгляд, и я нашёл его милым и очаровательным. – Я не ожидала, что у тебя наготове будет такой красноречивый ответ.

– Я просто дал честный ответ от чистого сердца, – сказал я. – Как и всегда.

– Хорошо, тогда я сделаю то же самое, – произнесла Глэм. – Мне нравится крушить, потому что… ну, потому что это помогает мне чувствовать себя хорошо. Но не потому, что мне просто нравится бессмысленное разрушение. Скорее это приносит мне облегчение. Это красиво и просто. Тут нет никаких догадок. Вот стоит перед тобой какой-то объект. Абсолютно целый. Потом ты разбиваешь его – и его нет. Он разбит на куски и валяется на земле. Это совсем не сложно. Я не люблю сложностей. И в этой простоте есть какое-то великолепие. В том, как всё рушится и разбивается. Это и ждёт нас впереди.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я таким хриплым голосом, что он походил на шёпот.

– Я имею в виду, что всё всегда возвращается в более лучшем виде, чем было раньше, – взволнованно начала Глэм, улыбаясь. – Когда что-то разрушается и его восстанавливают, оно становится даже более крепким, чем было изначально. Здания, целые города, общества – всё. После разрушения почти всегда есть прогресс. К тому же, ну, ты знаешь, моя семья тоже очень любит крушить. Так что я просто пошла по их стопам.

– Почему все в твоей семье так любят крушить?

Глэм пожала плечами, но всё равно ответила: