Суровое тибетское плоскогорье, с его резко континентальным климатом, было освоено человеком сравнительно поздно. В древности предки тибетцев жили в верховьях Желтой и Голубой рек и в тропических лесах юго-западного Китая. В IV–V веках они распространились до среднего течения реки Брамапутры и поднялись вверх по ней. Там они основали в VII веке первое тибетское государство, известное в исторической литературе под названием Туфань. В то время тибетцы были воинственным народом, представлявшим угрозу даже для такого соседа, как Китай блестящей эпохи Тан. В эпоху расцвета Туфани тибетские владения охватывали Восточный Туркестан, западный Китай и оба склона Гималаев. С Туфанью считались тюркский каган и арабский халиф, и китайский император был бессилен остановить стремительные набеги тибетской конницы, проникавшей даже во внутренние области Китая.
Великий китайский поэт Ду Фу писал:
В эту эпоху идеологией тибетцев была «черная вера» — бон. Эта еще малоизученная религиозно-философская система была основана на поклонении Матери-Земле и бесчисленному сонму разнообразных духов, причем включала в свой культ человеческие жертвоприношения и чародейство. Могущественная корпорация жрецов так стесняла власть царя, что последний принужден был искать поддержки на стороне. В VII веке Срон-цзан гамбо [9] пригласил из Индии буддийских монахов и построил первый храм в Лхассе, тем самым начав борьбу против местной религии. Борьба эта продолжалась около тысячи лет. Сопровождаясь заговорами, тайными убийствами, переворотами, она подорвала силу царства Туфань, и в X веке оно распалось, оставив страну в состоянии анархии. В эту эпоху феодальной раздробленности горные замки и укрепленные монастыри вели ожесточенную борьбу между собой.
В тысячелетней борьбе победу одержали буддисты, нашедшие поддержку сначала у монгольского императора Хубилая, а потом у калмыцкого Гуши-хана. Последний, вступив с войском в Тибет в 1643 году и уничтожив власть светских феодалов, передал правление в руки духовного главы реформированного «желтого» буддизма — далай-ламы. С этого момента ламаизм стал главенствующим религиозным и политическим течением. Теперь гонениям подвергалась не только бон — «черная вера», но и «красная вера» — старая форма буддизма. Маньчжурские императоры поддерживали далай-ламу, видя в нем опору своей власти в Тибете. Почти все должности в государственном управлении были заняты монахами, составлявшими почти четверть мужского населения страны; в их же руках было сосредоточено народное образование, а также печатание литературы. Однако массы тибетского народа сохранили живое, не скованное схоластикой и догматизмом, восприятие действительности. Оно нашло свое отображение в народной поэзии.
Отрытый, веселый и общительный характер тибетца, с присущей этому народу жаждой жизни и горячей любовью к родной стране, не мог удовлетвориться литературой, уводящей в дебри буддийской догматики и демонологии «черной веры». Жизнь земледельца речных долин и пастуха плоскогорий, столь близкая к природе, способствовала появлению светской лирики, народной поэзии.
Содержание этой поэзии — описание чувств и событий как повседневных, так и исторических, изменяющих жизнь самого народа. Перед нами встают картины природы, причем описания пейзажей проникнуты глубокой любовью к своей стране. Очень сильна в песнях лирическая струя: счастливая и несчастная любовь, разлука, тоска — все эти чувства выражены лаконично и простодушно, но с подлинно лирическим пафосом. Мифологический элемент сведен до минимума.
Большое место в народных тибетских песнях занимает описание суровой природы родной страны. Но к нему народные поэты присоединяют древнюю мудрость восточной философии, вошедшую в их национальную психологию как неотъемлемая часть. Обращает на себя особое внимание описание бурных горных рек, стремящихся на восток. В течении рек тибетцы видят образ ускользающего, изменчивого бытия, которое, по их представлениям, повторяется через огромные промежутки времени, и эта идея очень точно выражена в коротком стихотворении «Ручей, который может вернуться»:
В стихотворении «Клятва» пафос искренней любви выражен посредством простого, но предельно четкого образа южного полнолуния. Ритм стихотворения передает взволнованность молодого влюбленного: