Она изумленно уставилась на него.
- Но зачем?
Серега пожал плечами.
- Не знаю, - ответил он. - Закон жанра.
Анжелка всплеснула руками, потом схватилась за голову.
- Сере-е-ежка!.. - пропела она с возмущением и подлинной страстью. - Я тебя задушу, злодей!!! - Она протянула руки то ли обнять, то ли задушить ненаглядного, потом опять схватилась за голову и рассмеялась. - Я, дура, рыдаю над его Шурочкой, как последняя Дездемона, бегаю голая по Москве, как по степи, а у него жанр играет!.. Нет, это же надо же...
Она долго не могла успокоиться и то прикладывала к скулам холодный бокал с вином, то ошарашенно любовалась своим кудесником.
- О чем ты еще наврал - признавайся сразу!
- Сразу не получится, - подсевшим голосом сказал Серега. - Только имей в виду - о главном не соврал. Все, что про себя рассказывал, про мать с отцом, в общем, все правда.
Игорь бросился выручать друга.
- Это какая Шурочка - караульная? Которая наяривала тебе по телефону марш Мендельсона?
Серега кивнул.
- Так она все же была? - опять изумилась Анжелка, глядя то на Игоря, то на Серегу; Игорь, заслонившись ладонями, перевел стрелку на друга:
- Это сюда, пожалуйста... Это как вы решите, ребята, так и будет...
- Давайте выпьем, - предложил Серега. - За тебя, Анжелка. За все твои сегодняшние разочарования.
- У меня нет разочарований! - с жаром возразила Анжелка. - Я тебе говорила: ты можешь говорить, можешь молчать, все будет истолковано в твою пользу. Вы просто сбили меня с толку своей Шурочкой, я просто запуталась - где правда, а где эта.. эти.. законы жанра, короче.
- Ты хочешь знать правду? - выпившим голосом спросил Серега, запил водку томатным соком и на секунду задумался. - Согласись, это немного неосторожно для первого свидания, но Игорь прав - нам действительно отступать некуда...
Понеслось, подумал Игорь. А жаль: девушка не без странностей, конечно, но исключительных данных. Очень жаль.
- Дело в том, Анжелка, что я человек слова, - признался Серега. - Слова, а не дела. Слова, а не правды. Для меня слово выше правды, больше правды, сильнее правды. Правд много, а точное слово всегда единственное. Его нельзя придумать из головы, его можно только родить. С него все начинается, им все заканчивается, да и держится все только на честном слове. И я ничего не умею, кроме слов. Это, по мне, и есть самое главное на земле дело.
- Выше правды? - опасливо спросила Анжелка.
- Выше, - Серега кивнул. - В начале было слово.
- Нехило свистнуто, - заметил Игорь. - Ох, чувствую, потанцуем мы сегодня на славу...
Он с укоризной оглядел зал, вальяжную публику за столиками - но ничего, кроме дорогих девушек и состоятельных мужчин, не увидел. Не увидел, можно сказать, и десятой доли того, что было явлено взору. А жаль. Право, было чем потешить глаз в аквариуме "Экипажа" - уж больно затейливая, даже с перехлестом подобралась публика. Прямо напротив Игоря, под резной кариатидой, подпиравшей то ли бушприт, то ли несущую балку, посасывала экзотические коктейли тусня: Органическая Леди, Электрическая Лиза, Верник-младший и Лена Ленская. В закутке на двоих с иголочки одетые молодые люди, Олежка и Боря, толковали о налоговых льготах на алкоголь, предоставленных Национальному комитету спорта. Все у них было еще впереди: восемь ножевых ранений у одного, тройной прыжок в Америку у другого, толпы разъяренных болельщиков за обоими. На палубе г-н Боровой рассказывал длинноногой красавице последний анекдот от Дымшица: красавица слушала, не забывая делать г-ну Боровому ослепительный чиз. Писатель Лимонов и поэт Сидоров пили "Courvoisier". Модная девушка-режиссер Тина Баркалая, наряженная в бабушкины наряды и дедушкины ботинки, оживленно болтала сразу на два конца: с сильно возмужавшими отпрысками знатных фамилий, похожими на тени забытых предков, - Калатозовым, Кулиджановым, Параджановым - и очаровательной Катенькой Купершмит, читавшей за столиком по соседству свежий номер журнала "Знамя". А между столиками порхали официантки - дивная Маша с глазами испуганной газели и серьезная Фекла, простая американская девушка Фекла с простой американской фамилией Толстая...
Ничего этого Игорь, естественно, не увидел; даже Машины газельи глаза не разглядел, а только маленькую, очень такую трогательную попку.