Дар сопереживания

Эдгар Аллен Маккиннон сидел, подавшись вперед, и улыбался на этот раз настоящей, искренней улыбкой, а не суррогатом, призванным скрыть боль в спине. Он искренне любил Беккера, наслаждался разговором с ним и часто думал, что у них много общего. Молодой агент, напоминавший ему самого себя в молодости, был выкован из того сорта стали, из которого сделаны немногие, и чему остальные могут только завидовать. Беккер не нуждался в рекламе, он был подлинным шедевром, если держаться аналогии со сталью. Люди типа Хэтчера – очень полезные, самоотверженные и трудолюбивые – всю жизнь следуют установленным правилам и поэтому разгребают рутину: в этом их предназначение. Они заслуживают доверия, проявляют скрупулезность, не пропуская ни единой детали, но в широком смысле не понимают, для чего делают то или иное. Их разум не способен охватить дело целиком. Для этого требуется искра гениальности. У Беккера такая искра имелась. Между Хэтчером и Беккером та же разница, размышлял Маккиннон, что между человеком, ловящим рыбу сетью, и рыболовом, который пользуется линем и самодельной наживкой: они оба добиваются успеха, но только один из них разбирается в повадках добычи.

Беккер попросил его о частной беседе без участия Хэтчера, поэтому Маккиннон предположил, что разговор пойдет именно о нем. Но еще по тону приветствия он понял, что Беккера беспокоит что-то другое, более важное для него, чем бюрократические склоки.

– Я хочу отстраниться от расследования, – заявил Беккер после короткого обмена шутками.

От неожиданности Маккиннон выпрямился. Встреча, кажется, обещала быть не столь приятной, как ему рисовалось в воображении.

– Давай, выкладывай все до конца, – потребовал он.

Беккер покачал головой.

– Мне не хотелось бы этого касаться. Это глубоко личное.

– Что с тобой, Джон? Тебя достал Хэтчер?

– Хэтчер тут ни при чем. Если необходимо, я могу терпеть его общество.

– Тогда в чем дело?

– Я откомандирован к вам только временно, на добровольных началах, и, если надо, могу уйти без объяснения причин.

– Ты прав, но говори это кому угодно, только не мне. Рассказывай, что у тебя стряслось.

Беккер помолчал, раздумывая, стоит ли отвечать, потом спросил:

– Тебе приходилось убивать?

– Да, – подтвердил Маккиннон. В разговоре с другим он добавил бы привычную присказку, что это была необходимая самооборона, но перед Беккером ему не требовалось формальное оправдание.

– Скольких ты убил?

– Четверых.

Беккер вновь замолчал.

Маккиннон ждал, глядя на него. Беккер смотрел в пол, словно ожидал найти на ковре ответ на свой невысказанный вопрос.

– И что ты при этом чувствовал?

Маккиннону много раз задавали этот вопрос, обычно третьим-четвертым по счету на вечеринках или во время лекций. И у него имелся готовый, хорошо отрепетированный ответ, исполненный ужаса и отвращения к самому факту убийства, со ссылкой на то, что он исполнял свой долг. Великолепный ответ, удовлетворявший большинство спрашивавших, поскольку он вписывался в рамки их ожиданий. Однако Маккиннон понимал, что Беккеру он не подойдет, поэтому осторожно сказал:

– Каждый раз по-разному.

Беккер понимающе кивнул.

– А в четвертый раз? Что ты чувствован тогда? – спросил он.

– Что мне пришло время сменить род деятельности, – ответил Маккиннон.

– Это слишком просто.

– Ладно, вот тебе развернутый ответ. Я чувствовал, что у меня это слишком хорошо получается. Очень умело и эффективно. И еще я чувствовал, что это беспокоит меня меньше, чем следовало бы.

– И больше ничего?

Маккиннон какое-то время изучал лицо Беккера. Сначала ему показалось, он понял, чего от него добивается Беккер, теперь он уже не был в этом уверен.

– Еще у меня было ощущение, что мокрая работа просто липнет ко мне, – откровенно признался он.

– Липнет? – переспросил Беккер.

Маккиннон кивнул.

Беккер опять затих, затем спросил:

– А не было такого, чтобы тебя к ней тянуло?

– Нет, – удивленно ответил Маккиннон, – такого не было.

Беккер был заметно разочарован.

– Так вот что тебя гнетет, Джон, – догадался Маккиннон. – Что тебя, как ты думаешь, тянет... Джон, я хорошо знаком с твоим личным делом. Это все чушь. В каждом случае тебе давалось задание, которое ты обязан был выполнить. В каждом деле тебя назначали другие люди. Ты же не мог знать загодя, чем все это обернется.

– Но я мог быть причиной таких оборотов.

– Но каждый случай признан самообороной. Ты же никого не ставил к стенке и не расстреливал, ты защищал свою жизнь. Единственное, чему ты был «причиной», так это тому, что не позволил своим противникам укокошить себя.

– Все можно было сделать по-другому.

– Не смеши меня, Джон, я же тебя знаю. Если бы все можно было сделать по-другому, ты бы так и поступил. Зачем тебе было специально убивать?

– Зачем? – пожал плечами Беккер. – Спроси что-нибудь полегче.

– До тебя дошли слухи, которые ходят по Бюро?

– Какие слухи? – спросил Беккер, и Маккиннон мгновенно понял, что сболтнул лишнее. – Что обо мне говорят? Что я сам вызван необходимость в тех убийствах?

– Это лишь злобные сплетни. Люди просто завидуют твоим успехам. Мало ли что говорят за твоей спиной? Тебя это не должно волновать.