– Князь наш пропал, – за него начал говорить до этого молчавший Дедята. – Князь наш Ростислав пропал, ушел на ловы в малой дружине и не вернулся. Сгинул, Бог весть, куда.
– Кто-нибудь с той дружины воротился? – нахмурился атаман.
– Сокольничий, говорит – в тумане заблудился, ничего не слышал и не видел, а больше никто.
– Допытали того сокольничего посильней?
– Нет, княгиня-мать велела не трогать. Верит ему. А остальные, может, убитыми где лежат, может, в полоне у муромских или рязанских. Человек прибежал из Мурома, сказывал, будто у них слухи ходят, что князь наш там, в порубе, сидит.
– И что ж княгиня, к муромцам спросить не посылала?
– Того я не знаю, – развел руками Дедята. – К великому князю Юрию во Владимир слала. Что ответил – не ведаю, только она после грамоты от великого сразу к тебе на Вятку нас отрядила. Просит смиренно, чтоб помог, за ценой не постоит. Для внуков желает стол гороховецкий сберечь.
– Не постоит, – эхом отозвался Микула, задумчиво глядя на край стола. – Против Юрия мне не выстоять, и на приступ Мурома я не пойду, дружину свою губить. Мне тогда ее серебро поперек горла встанет.
– Того она и не требует, только, если к граду подступятся, осаду отбить. Град у нас крепкий, но воев мало, некого на стены ставить. Как все это стряслось, часть княжьей дружины утекла к рязанцам, не хотят под стягами малого княжича ходить.
– А сколько княжичу старшему лет? – так же задумчиво проговорил Микула.
– Двенадцати нет. А меньшому пять, совсем мал.
– Соглашайся, ватаман, – прорезался голос и у Терентия, – слава об тебе гремит. Всю Волгу в кулаке держишь, а к нам, может, никто и не полезет, так зиму перестоишь в Гороховце, а княгиня отблагодарит.
– Нет мне надобности промеж князей встревать, убытка больше, чем выгоды. Отказ мой, – спокойно произнес Микула.
Отказ! Как же так?! Выходит, зря все муки дорожные были, напрасно шкурой рисковали, по лесам непроходимым пробираясь? Терентий сразу раскис, представляя, как встретит их дома княгиня Евпраксия, бабка суровая и нрава крутого. Ой-ой!
– Пожалей, пожалей, ватаман грозны… бедных детушек, княжичей малых, что с ними станется, коли из града их выгонят? – запричитал Терентий как по покойникам, – а княгиня Ростиславова Евфимия, почти вдовица при сгинувшем муже, а княжна, ягодка наша, бесприданницей останется, кто замуж возьмет, горемычную?
На этих словах Микула бодро вскинул кудрявую голову, снова цепко уставившись на гороховецкого дьяка.
– И княжна есть? Сколько годков?
– На выданье, по весне должны в Пронск вести, там уж жених присмотрен. А теперь-то что ж, э-эх, – в сердцах махнул Терентий рукой, горюя и о своей судьбе, ведь, ежели бы он привел ушкуйников, как было велено, старуха наверняка щедро наградила бы его, а тогда и сватов можно было бы засылать во двор побогаче, а так-то.
– Хороша-то княжна? – подмигнул Микула.
– Хороша, то да, – заулыбался Терентий, отгоняя тревожные мысли, – а вот есть еще… – договорить он не успел, так как Дедята под столом больно наступил ему на ногу.
– Ай! – вскрикнул Терентий.
– Не трепи лишнего, дурень, – цыкнул кметь ему в самое ухо.
– Чего ж лишнего? – растянул тонкие губы Микула. – Про девок всегда в охотку послушать.
Дедята смолчал, но предупреждающе зыркнул на Терентия. Тот обиженно вздернул нос, мол, чего я такого-то сказал?
– Эй, бересту тащите! – крикнул Микула челяди. – Крепость свою начертишь, – обратился он к Дедяте, – да сколько народу, да воев, да подступы какие. А там уж я со своими сотниками обдумаю да к утру скажусь. Ждите.
– Как думаешь, откажет? – шепотом спросил Терентий, у ворочающегося на соседней лавке Дедяты.
Тому тоже не спалось. Как до утра дождаться? Непроглядная темень проступала сквозь крохотное оконце, предвещая, что новый день еще далече.
– Не знаю, – буркнул Дедята. – Хоть бы отказал.
– Что?!! – Теренитий аж вскочил, роняя одеяло. – С ума сошел?!
– Думай, как знаешь, а по мне, так пусть он в лесах своих диких сидит. Дурная затея была, – по-стариковски проворчал кметь.
– Ну, знаешь, не ожидал я от тебя, – разозлился Терентий. – Выходит, ты про пропажу князя все выболтал, чтобы ватамана отвадить? И про великого растрепал, а мог бы и смолчать. Тебе княгиня доверилась, а ты изменник?
– Княгиня твоя своих людей пожалела, при себе оставила, а нас ей не жалко. И расплачиваться с ушкуйниками чьим серебром будет, как думаешь? Уж не своим, точно.
– А чьим? – не понял Терентий.
– И еще мне кое-что не понравилось, – не пожелал ответить Дедята, продолжая рассуждать сам с собой. – Ежели, как я думаю, все будет, так недоброе завертеться может, ой, не доброе. Не надо нам находников с Вятки, выкрутимся и без ушкуйников.
– Как же выкрутимся? Сбежать к рязанцам хочешь, как остальные? Струсил с муромскими биться, а может и с самим Великим, так и скажи, – высокомерно проговорил Терентий, впервые чувствуя свое превосходство. Для него-то все было понятно – ушкуи придут, град отстоят, княгиня им заплатит, и все пойдет своим чередом, как раньше, а чьим старуха там златом-серебром решила расплатиться, так это не их дело. Было бы о чем голове болеть?