– Не знаю, что и сказать тебе, паря… Лихие места у нас. Раньше, по давности, в лесу нашем капище было, жертвы богам приносились, кровавая жуткая дань, как раз там, где мы были вчерась. Деревенька-то наша на костях и крови стоит, неупокоенные души тут бродят. Ты вот заметил, что в селе одни старики и остались? – внимательно он покосился на мужчину, тот скупо кивнул. – Раньше ж и дети, и внуки тут были. Но на обрыв тот никто не ходил. Плохие места там. А лет двадцать назад стали пропадать малыши. Да потом и всплывали тела их в том клятом омуте. Говорят, ведьма сидит там и душами детскими питается, для лихого дела, видать, сил набирается. Родители же кто свихнулся от горя, а кто в город уехал, увозя чад своих подальше от проклятой речки. Так и не стало здесь жизни. А по ночам стали плачь детский слышать. Будто бы девочка плачет и поиграть с ней просит. Многие видели туман странный в омуте и вроде оттуда исходит тот плач. Стали мы кукол носить ей – пущай лучше с ними играет, чем деток наших топить – да на дерево подарки и пристраивали. Думали, авось поутихнет, бедняжка, да перестанет малых утягивать. Но ошиблись мы. Не уследили. И я не уследил за Маняшей моей. Сгинула внучка, лишь тело безжизненное выплюнула река. – голос старика дрогнул, он скупо смахнул с глаз солёный жемчуг и жалобно глянул на Даниила. – В это самое время всё и случилось, когда сочная зелень только тянется к солнышку и жизнь расцветает кругом. Уехать вам надо, не то потеряете дочку. Ведьме нежная душа ребёнка как самое сладкое лакомство.
– Ты прям Шахерезада, дед, сказками сыплешь. Ну какие в наш век приведения? Ты сам его видел? Нет? А что ж говоришь? – старик покачал головой и сплюнул под ноги в сердцах.
– Ну что вы за люди-то, молодежь. Фома неверующий. Жаль пигалицу твою только. Загубит её речная ведьма.
– Да что ты заладил, – отмахнулся Даниил, – ведьма…ведьма! Ты сам-то знаешь, кто это?
– Да откель мне знать, Бог с тобой! Я пожить ещё хочу, чего и тебе желаю! Эх… – махнул дед рукой и, тяжело поднявшись, поплёлся в деревню, бурча себе что-то под нос.
Даниил не спеша поднялся, отряхивая защитного цвета широкие шорты от сухой древесной трухи, и направился в дом. Не стоит упоминать этот бред. Пугать девчат он не станет. При мысли о Даше сердце вновь предательски дрогнуло. Всё-таки сильно он любит жену, даже после такого удара.
Ступая в резиновых сланцах по мягкой траве, Даниил ощущал приятную щекотку. Солнце нещадно слепило глаза. Сейчас, при дневном свете щедрого светила, он даже и мысли не мог допустить, что старик в чём-то прав. Хотя сам же ощутил тогда на обрыве щемящую душу тоску. А чего только стоит кукольное дерево. «Бррр, просто жуть. Может, и вправду уехать?» – задумался он, но тут же потряс головой, прогоняя тревожные мысли. Не хотелось ему думать об этом, как и о страшном предательстве Даши. На самом пороге приютившего их дома мужчина зажмурился и с силой надавил на глаза пальцами, быстро растёр щеки ладонями и взъерошил светлую шевелюру. Всё, самое взять себя в руки и сделать вид, что всё хорошо, ведь там ждёт Варюша – крошечный человечек, кусочек родимой души.
Она молча стояла, испуганно округлив глазки, а сердце в груди замерло трепетным зайчиком. Не по годам маленькая и худенькая девочка с забавной рыжей копной на голове. Во все глаза Света смотрела на то, как плачущая мама, кусая бледные губы, суматошно швыряла в сумку их вещи. А папа растерянно комкал в руках смятые купюры.
– Наташ, перестань, ну куда ты пойдёшь? Подумай о дочке…
– О ней я и думаю!
– Ну посмотри, я ж принёс деньги, я ж обещал… Оставайся…
– Деньги? – глаза женщины презрительно сощурились. – Ты нам деньги принёс или себе, чтобы завтра их проиграть?
– Нет, я клянусь…
– Ха, бывали там, знаем… – нервным смешком перебила она и, застегивая тугой замок на клетчатой сумке, грубо ткнула в грудь мужа трясущимся пальцем.
– И не смей за нами идти! Понял? Иначе милицию вызову! – смахивая с глаз злые слёзы, Наташа выхватила из рук притихшего мужа пачку банкнот и, сунув их в карман широких штанов, взяла за руку сникшую дочь.
– Мамочка, я не хочу… А как же папуля? – захныкала Света, понимая, что происходит что-то очень серьёзное.
– Всё хорошо, милая, – наклонилась над дочкой Наташа, убирая за ушко непослушную прядку, – вот увидишь, малыш, всё теперь у нас будет хорошо! – и, чмокнув крошку в веснушчатый нос, подтолкнула на выход.
А он так и остался стоять. Глаза затуманила пелена безысходности, пустоты и отчаяния. Как же так? Он же всё сделал для них! Взял на душу тяжкий грех, лишь только бы их отпустили. Он правда недоумевал, как Наташа могла его бросить. Ему и в голову не пришло, что во всём виноват лишь он сам и его пагубные привычки к азартной игре.
Он не хотел отпускать их, душа рвалась следом, но злые угрозы жены не давали и шагу ступить. Сейчас ему, как никогда, нельзя иметь дело с милицией. Ноги парня подкосились и, рухнув на ветхий диван, он в бессилии разрыдался.