Дар волка

— Желал и ненавидел себя за это желание, — ответил Маргон. — Лишь потом, по прошествии долгого времени, когда мое понимание стало глубже, я пришел к мысли о том, что в этом громадном потенциале заложено нечто величественное. Стать непобедимым чудовищем, сохранив при этом интеллект, сообразительность и человеческую душу.

— Так вы верите в душу? — спросил Стюарт. — Не верите в богов, но верите в душу.

— Я верил в уникальность и избранность людей. Я не был тем человеком, который считает, что животные способны научить нас чему-либо. Я желал обрести эту способность, как оружие. Сами понимаете, насколько эгоистичным и алчным было это желание. Я желал этого, обрел это, а потом стал страдающим человеком, обращающимся к звериной силе в ничтожестве, но не в величии.

— Понимаю, — сказала Лаура. — И когда вы стали смотреть на это по-другому?

— Почему ты считаешь, что я стал смотреть по-другому на это?

— О, я это чувствую, и вы тоже чувствуете. Сейчас вы называете это Хризмой, миропомазанием. Зачем бы вы использовали это слово, раз даже не вы его придумали? Теперь вы воспринимаете это как великую творческую силу, объединяющую не только высших и низших, но и два способа существования.

— Очень нескоро я понял это, — сказал он. — Пришел к этому, к осознанию своей роли как странника, видящего все племена, как те, что способны дать свой особый урок, особую мудрость, человека, который чувствует, что может научиться терпению у коня и простоте у оленя.

— И вы восприняли это как синтез, — сказала Лаура. — Вы поняли, что в этом синтезе таится великая и могучая тайна для того, кто испытает это.

— Да, я пришел к этому. Медленно, но пришел. Я пробудился от ненависти к себе, от чувства вины, научился видеть в этом знаки, временами — величественные. Мне не требовалась мудрость Дарвина, чтобы знать, что все мы — суть одна большая семья, все создания, населяющие землю. Стал ощущать это, ощущать единство всех живых существ. Мне не требовались теоретические принципы эволюции, чтобы узреть это. Я надеялся и мечтал о том, что возникнет род бессмертных, таких созданий, как мы, которые будут обладать силой человека и зверя, которые смогут познать мир так, как не могут познать его обычные человеческие существа. Мечтал о свидетелях, племени свидетелей, племени Морфенкиндер, взявших трансцендентную силу от человека и зверя, которая пробудит в них сострадание и уважение ко всем формам жизни, коренящееся в их смешанной природе, человеческой и звериной. Мечтал о них, как об отстраненных, неиспорченных и непостижимых свидетелях миру, стоящих на стороне добра, милосердия и сохранения.

Он замолчал, продолжая глядеть на нее.

— Но теперь вы в это не верите, — предположила она. — Вы не верите в величие или в то, что, возможно такое племя — племя свидетельствующих?

Маргон, казалось, уже был готов ответить ей, но промолчал. Глядел то перед собой, то вдаль.

— Пусть остальные мечтают, — тихо сказал он. — Пусть у них будет вера. Я хочу, чтобы такое племя существовало. Но не знаю, верю ли я в это.

Это признание, похоже, стоило ему многого. Внезапно он сделался совершенно разбитым и обескураженным.

— Я верю в это, — сказал Феликс. — Верю в племя свидетельствующих. Всегда верил. Нигде не записано, кто мы такие и куда мы движемся. Но я верю, что мы выживем, как племя тех, кто несет в себе Хризму.

— Не знаю, верю ли я еще в это, — сказал Маргон. — Верю ли, что наше свидетельство играет какую-то роль, что произошедший в нас синтез сил приведет к чему-то еще.

— Я понимаю и принимаю это, — ответил Феликс. — Я принимаю свое место, среди прочих, смешавших в себе человека и зверя, тех, кто последует за нами, тех, кто воспримет грубый и духовный миры своим, особенным способом, кто смотрит на оба этих мира как на источники истины.

— Да, конечно же, — сказал Маргон. — Всегда мы к этому возвращаемся — к тому, что и грубый, и духовный миры есть источники истины, что истина живет во плоти всех, кто борется, как и тех, кто становится выше борьбы.

— Да, мы всегда возвращаемся к этому, — согласился Феликс.

Лицо Стюарта сейчас было просто великолепно. Он наконец получил желаемое и уже не хотел ничего спрашивать. Просто смотрел в сторону, обдумывая услышанное, осознавая, предвидя доселе скрытые возможности.

Лаура целиком погрузилась в свои мысли. Возможно, она тоже получила то, что желала.

«А я, чего же желал я, — подумал Ройбен, — кроме того, как быть здесь и узнавать, чувствовать, как моя душа открывается этому, даже тогда, когда я не понимаю сказанного?»

Сегодня они попытались свершить нечто грандиозное. И теперь остановились, будто покорив вершину горы.

— А вы, Маргон, вы можете умереть так, как умер Маррок? — уважительно спросила Лаура. — Как Рейнольдс Вагнер?