Дар волка

— Если ты действительно мой младший брат, то должен знать что-нибудь такое, что знает только он, что-то такое, что ты мог бы сказать мне, чтобы доказать, что ты тот, кем назвался.

— Бога ради, Джимми, это я, — ответил Ройбен. — Об этом даже мама не знает, и Фил тоже. Как и Селеста. Никто не знает, Джим, кроме одной женщины, и эта женщина не знает, кто я на самом деле. Она знает меня лишь в образе Человека-волка. Если она и позвонила в полицию или ФБР, в Национальный институт здравоохранения, ЦРУ, об этом еще людям ни слова не сказали. Я рассказываю это тебе, Джим, потому, что ты мне нужен. Я один перед лицом этого, Джим, совершенно один. Да, я твой брат. Я ведь все еще брат тебе, Джим? Ответь мне, пожалуйста.

В полумраке Ройбен увидел, как Джим прикрыл руками нос и рот и издал звук вроде кашля.

— О'кей, — сказал он, откинувшись на спинку кресла. — Ройбен. Дай мне минуту. Знаешь, как положено. Нельзя, чтобы священник вел исповедь в состоянии шока. Хотя, я думаю, это применимо к людям, которые не превращались в своего рода…

— Животное, — закончил за него Ройбен. — Я вервольф, Джим. Но сам я предпочитаю называть себя Человеком-волком. Я полностью сохраняю свое сознание и разум в этом состоянии и вполне могу быть совершенно честен с тобой. На самом деле все очень сложно. В этом состоянии в моей крови бурлит куча гормонов, и они влияют на мои эмоции. Я Ройбен, да, но я Ройбен, находящийся под влиянием ряда факторов. Вряд ли кто-нибудь знает, насколько эти гормоны и порождаемые ими эмоции влияют на свободу воли и совесть, реакции торможения и моральные устои.

— Да, вот это очень похоже на правду, и никто не описал бы это такими словами, только мой младший брат Ройбен.

— У Фила Голдинга не мог вырасти сын, не способный осознавать проблемы космических масштабов.

Джим рассмеялся.

— Где же Фил в тот самый момент, когда он мне больше всего нужен?

— Не клони к этому, — сказал Ройбен. — То, что мы говорим здесь, закрыто от остальных тайной исповеди.

— Аминь, это не подлежит сомнению.

Ройбен подождал.

— Так легко оказалось убивать, легко убивать людей, от которых просто смердит их виной, — продолжил он. — Нет, не так. Они не смердят виной. Они смердят намерением совершить зло.

— А другие люди, невинные?

— Другие люди пахнут так, как пахнут другие. Пахнут невиновностью. Их запах здоровый. Хороший. Видимо, именно поэтому зверь из Мендосино бросил меня. Он напоролся на меня, когда напал на двоих убийц. И он бросил меня, возможно, осознавая, что сделал со мной, что он мне передал.

— Но ты не знаешь, кто или что он такое.

— Нет. Пока нет. Но я собираюсь это выяснить, если существует хоть какой-то способ сделать это. В смысле, тут куда больше, чем кажется на первый взгляд, связь между случившимся и домом. Семьей, которая им владела. Но пока что рано делать выводы.

— Сегодня. Ты уже убивал сегодня?

— Нет, я этого не делал, но ночь еще не наступила, Джим.

— Тебя ищут по всему городу. Следят за всеми камерами, включили подсветку. Поставили людей следить за крышами. Ройбен, они даже спутниковые системы используют, чтобы следить за крышами. Они знают, что ты именно так передвигаешься. Ройбен, они собираются поймать тебя. Собираются пристрелить тебя! Собираются убить тебя.

— Это не очень-то просто, Джим. Давай я буду об этом беспокоиться.

— Слушай, я хочу, чтобы ты сам сдался властям. Я пойду с тобой домой. Мы вызовем Саймона Оливера, пусть главный адвокат фирмы, как там его, Гэри Пэджет, и…

— Достаточно, Джим. Этого не будет.

— Младший, ты не сможешь справиться с этим сам. Ты разрываешь на части человеческие существа…

— Джимми, прекрати.

— Ты ждешь, что я дам тебе отпущение грехов…

— Я пришел не за отпущением грехов. И ты это знаешь. Я пришел потому, что это должно остаться в тайне! Ты не можешь рассказать это никому, Джим. Ты поклялся в этом Богу, а не мне.

— Это правда, но ты должен сделать так, как я говорю. Должен пойти к маме и все ей объяснить. Слушай, дай маме провести анализы, дай ей выяснить, каковы материальные принципы этого явления, как и почему оно происходит. Мама уже на связи со специалистом из Парижа, каким-то русским врачом со странным именем Ясько, кажется, но этот врач говорил, что он знаком с другими случаями, случаями странных перемен в людях. Ройбен, это случилось не впервые…

— Никогда в жизни.

— Мы же не в Средневековье живем, Ройбен. Мы же не в Лондоне девятнадцатого века! Мама — самый лучший человек из тех, кто может пролить свет на…