Дар всемогущества

Тело Стеллы, могущественной, прикрывал только защитный слой крохотных разноцветных чешуек, но ее фигура была по-человечески женственна и красива. Ее небесно-голубые глаза защищали прозрачные пластины, а чешуйки всех цветов радуги создавали подобие густой шевелюры на ее маленькой головке.

Ясномыслящий целитель, представитель еще одного из четырех подвидов человеческой расы, которая мутировала под воздействием отравленной атмосферы Земли, защищен был более основательно и отличался могучим телосложением. Его дыхательный аппарат, снабженный органическими фильтрами, мог извлечь редкие атомы кислорода из самой ядовитой атмосферы, а защитный слой, покрывающий его тело, позволял ему переносить радиацию, губительную для тонкокожих «новых» землян — таких, как Ля Кониус, Джон, Сесиль или Марта.

— Отличная работа, Джон, — произнес, наконец, Ля Кониус своим густым басом. — Время потрачено не впустую.

Джон ощутил присутствие Одиночки, всевидящего, еще одного из старых землян, пожалуй, самого странного. Еще на Ксантосе из соображений безопасности и максимальной эффективности в работе они договорились поддерживать мысленный контакт постоянно. В процессе подготовки к экспедиции все они, проработав рука об руку целый стандартный год, стали друзьями, и Одиночка мог в любой момент контактировать с их сознанием. Всевидящий не облек свою мысль в слова, но Джон почувствовал сдержанную похвалу за проделанную работу.

— А ты что скажешь, Марта? — спросил он.

Марта кивнула головой:

— Впечатляющее зрелище! — она послала мимолетную улыбку Джону и с тревогой обратилась к остальным: — Эти знаки уже что-то говорят, вам не кажется?

— Да, — отозвалась Сесиль, — мне они говорят: «Эй, детка, бросай-ка все это, возвращайся на старый добрый Ксантос и займись своей дипломной работой по отечественной экономике».

— А мне они говорят: «Мы несем в себе тайну!» — сказал Ля Кониус. «Тайну эту мы так просто не отдадим, но если вы постараетесь, вы сможете найти ответы на некоторые вопросы.» — Я не уверена, что мне так уж хочется знать эти ответы, — прошептала Марта.

— Ты будешь чувствовать себя как дома на этой мертвой планете, раз ты родилась и выросла на изрытом грязном шарике, каковым является твоя Терра II, — заметил Ля Кониус.

— На Терре II хотя бы есть чем дышать! — возра зила Марта.

— Спорное утверждение, — отозвалась Сесиль — И есть жизнь! — не сдавалась Марта.

Ля Кониус рассмеялся:

— Конечно, если это можно назвать жизнью. Дюжина ползающих тварей и несколько упрямых мечтателей!

— Но все-таки, — вставила свое слово Стелла, — реабилитация экосистем на Терре II продолжается довольно успешно.

Все замолчали. Ля Кониус смотрел на объемное изображение на экране. Тишину нарушил Ясномыслящий:

— Когда? — спросил он, не утруждая себя более конкретной постановкой вопроса.

— Сейчас, — сказал Джон.

— Ура! — воскликнула Сесиль, изобразив на лице восторг.

— Что такое, Одиночка? — громко спросил Ля Кониус.

Они все ощутили мысленное послание всевидящего.

— Хочешь остаться на борту?

Последовал утвердительный ответ.

— Хорошо. Мы же вылетаем прямо сейчас, пока там еще светло. Переночуем в катерах и, когда закончим обследование, вернемся.

— Прежде чем туда спускаться, Кон, отвези меня домой, я только что слышала, как меня звала мама! — захныкала Сесиль.

— Непременно, — отозвался тот, — тем более, что расстояние до твоего дома всего несколько каких-то парсеков!

— А ты возьми один из катеров и — счастливого пути! — поддразнил ее Джон.

— Сначала мне придется сделать себе пару бутербродов, — отшутилась Сесиль.

Джон пристально всматривался в экран, стараясь запечатлеть надпись в своем сознании. Он был высок для уроженца Зельбеллы III, строен и хорошо сложен, носил длинные темные волосы и обладал мечтательными глазами художника.

Марта подошла к нему: — О чем думаешь, Джонни?

— Я вспомнил лекции профессора Паулюса по лингвистике и понял, что данный случай не вписывается в его теорию межрасового общения.

Марта кивнула головой:

— Oн говорил, что разум может развиваться различными путями и что общение между двумя отдаленными друг от друга неродственными расами почти невозможно.

— У него было достаточно причин утверждать подобное, потому что единственным известным чужим языком был язык миарийских манускриптов, отметил Джон, — но будем к нему справедливы: эту надпись с полным основанием можно назвать языком символов.

— Да, и смысл их прослеживается достаточно легко.

— Возможно, за исключением одного — вот этого, — Джон указал знак на экране, — хотя, по-моему подобный символ должен передовать понятие «желание» или «любовь», «надежда», или какое-нибудь другое абстрактное понятие.