Дар выживания (СИ)

Долго ждать не пришлось, а главное, я видел, как смертельная струя ушла наискось в сторону двух джипов, перегородивших дорогу. Взрыв сотряс округу. Машина, поражённая под правое переднее колесо, подпрыгнула на месте, совершила немыслимый переворот и грохнулась на крышу, подмяв под себя стрелка вместе с пулемётом. Второй тоже досталось. Не столько машине, сколько бородатым, что стояли рядом. Хватило всем, а в следующее мгновение ад удвоился, а то и утроился. "Опера" нещадно били тех боевиков, что укрылись за бетоном. Те не сразу поняли, что угроза справа, где они даже не защищены, падали один за другим, а когда поняли и попытались вернуться, было поздно. Мы с резервом долбили по боевикам с трёх позиций, но захватчики среагировали быстро, прятались за железными боками машин. Поняв, что здесь лягут все, боевики спешно отступали, кто куда. Через дворы, заборы и кусты, одна машина даже помчалась обратно по переулку, лихо развернувшись, протаранила горящую машину и исчезла за поворотом. Боевики бежали так же быстро, как и появились, победа одержана, но что она нам дала? С постов сообщали о потерях. Больше всего пострадали ополченцы резерва, на которых пришёлся первый удар. Есть и раненые, и убитые. Я вновь озадачил дежурного, чтобы вызвал некомбатантов. Раненых тащили в лазарет, а для погибших места не было. Пока складывали перед штабом, накрывая тела простынями и одеялами, но долго это продолжаться не могло. Павшим требовался земной покой. Правда, я пока об этом не думал, как и о том, когда всё это кончится. Ведь если жизнь вернётся в старое русло, то каждая смерть должна быть подтверждена, в том числе и патологоанатомами. Это столько беготни, экспертиз, вскрытий, а ещё неизвестно, станет ли жизнь прежней. Поэтому мужики, всего час назад вместе с нами разговаривавшие, курившие и травившие байки, а сейчас их тела выложены в ряд перед штабом, пока что будут ждать решения, которое мне вскоре придётся принять. Они лежат перед штабом и перед моим подъездом, прямо под моими окнами, лежат прямо перед моими глазами и останутся здесь навсегда, в моей голове, в назидание. Чтобы я, как командир, всегда помнил главное, что должен знать именно командир, если он человек. Все твои бойцы должны вернуться живыми... А если есть потери, то принимать это нужно на свой счёт, винить в их смерти только себя, командира, потому что именно мой приказ стал их смертью. Эти ребята, да и те, которые ещё лягут в могилу, навсегда останутся в моей душе, хотя многих я не знал лично. И в трудную минуту, когда всё будет совсем плохо, я буду вспоминать их и идти дальше, преодолевая преграды, в знак того, что эти парни погибли не напрасно, что они легли костьми, защищая родную землю от врага.

Об этом думал я, сидя на лавочке возле дома и неотрывно глядя на укрытые простынями тела. Окурки падали в клумбу позади меня один за другим, но сигареты не помогали. К сердцу будто привязали камень, который тянул меня к земле и не давал встать. А двор заполнялся людьми, в том числе и родственниками убитых. Плакали матери, жёны, сёстры, дети. Понимали, что вернуть покойных уже нельзя, но в то же время молили господа об этом. Господь был глух, ведь если боги и есть, томы им точно не нужны. Люди смотрели и на меня, а я не мог побороть желание, чтобы отвести глаза от убитых. Чувство вины навалилось на меня, и с этим ничего нельзя поделать. Но в какой-то момент я почувствовал что-то вроде просветления, не иначе. Я увидел, как горе сплотило людей. И теперь мы, объединённые ненавистью к врагу, забирающему у нас самое ценное, стали сильнее.

Погибшим подыскали место в подвале. Со времён Советского Союза, как я уже говорил, многое изменилось. ТСЖ, взявшись за коммуникации, занялось и подвалами домов. Поэтому среди множества удалось найти просторное, а главное, довольно прохладное помещение. Там и положили ребят в надежде похоронить с почестями, когда весь этот дурдом утихомирится. Про то, что он закончится вообще, я пока не думал. Пока все мои мысли были лишь о предстоящем дне, а что он принесёт, одному богу известно, богу войны...