Дар. Золото. Часть 2

«Ой, ну создаешь промежуточный образ вещи в пространстве, убираешь с места одни браслеты, потом на это место кладешь другие и пихаешь в новые браслеты образ старых. И всё».

А чем создается этот промежуточный образ?

«Деревня! Мозгами, чем еще? Тебе мозги для чего? Обрисуй артефакт потоками. У тебя получиться объемная картинка. Вот ее и втюхнешь».

Это называется - понял, что ничего не понял. Ладно. Где бы найти новые наручи?

Из лекарской комнаты, улыбаясь словно самой себе, вышла Насья.

Я тут же подскочил к ней с требованием:

– Нужен длинный кусок кожи!

Она нарочито неспешно поставила пустой горшок на печную притолоку, медленно ко мне повернулась:

- Телячья, свиная, козья, конская, оленья, щучья, соколиная?... -- перечисляла мне знахарка, и, слегка понизив голос, заговорщицки продолжила, – драконья, человечья…

Я шарахнулся от нее как ужаленный, а она рассмеялась:

– Так тебе, твое величество, какую надо?

Шуточки у неё, прямо скажем… Злодейские, одно слово. Я сцапал браслеты со стола.

– Такую.

Рассматривала она Алабаровские безделушки долго. Задумчиво отдала мне и, поманив рукой, направилась во двор.

Покосившийся, вросший в землю, старый сарай встретил нас хмурым молчанием, запахом пересохших трав и мышиного помета. Когда-то давно здесь была конюшня. Висела на стене старая сбруя, старые ремни, седло, толстая погрызенная мышами плеть…

– Бери, что надобно, – коротко сказала Насья и сразу вышла.

И оставила меня наедине с воспоминаниями.

Чужими. Фундамент оказался каменным. Он и показал. Что хотел. Что сам пережил. Кровь из перерезанного горла, в которой захлебнулась женщина, очень похожая на Насью. Ухнали, которыми прибили к опорным столбам другую, истерзанную. Кнут, тот самый, ­которым запороли третью, зацепив под ребра подъемным крюком. Смерть хозяек этого места. Ведьм. Еще молодых, сильных, живучих. Умиравших долго, страшно.

И девочку, лет двенадцати, крадущуюся к сараю из ночного леса, снявшую изуродованное тело с крюка, и молча просидевшую над ним до утра.

Ухватившись за дверную скобу и содрав с гвоздя первый попавшийся под руку ремень, я вывалился из сарая в полуобморочном состоянии и, упав, кое-как отполз от трухлявой двери.

Наверно Насья заметила меня из окна, потому что я почувствовал, как ее руки подхватили меня под плечи и потащили к крыльцу. Вскоре мне в губы ткнулась деревянная кружка и в рот потекла студеная вода.

– …ох, ты…кто ж знал… – бормотала Насья, – …не взыщи, гном. Не думала я, что тебе и такая сила дана…

4

Насья помогла мне подняться, и, опершись на ее плечо, я кое-как доковылял в светелку. Ремень, который я так и не выпустил из рук, кинул рядом с браслетами, и сам упал на табуретку, покачнувшуюся от такой наглости.

Знахарка, поглядывая на меня обеспокоенно, поставила на другом краю стола запаренное с обеда тесто, вывалила на присыпанный мукой стол и принялась вымешивать уже пахнущий сдобой ком.

– За что?– спросил я.

У меня перед глазами ещё стояла кровавая пелена. Словно это я умирал несколько раз, но почему-то остался жив.

Насья глянула исподлобья, и ответила не сразу.

– Страшно людям, гном.

– Чего? Того, что они не знают?

Она улыбнулась.

– Того, чего не знаешь не страшно, ты же этого не знаешь, – помолчала. – Когда королю, не хватает денег на бордель, он повышает налоги, и приставы забирают последний мешок картошки. Но большинство бьет не приставов и не короля, а подвернувшегося под ноги кота. И не важно, белый он или черный.

Мягкий мучной ком, клейко тянулся за пальцами.

– Иногда «коты» горят на кострах, – Насья мрачно хмыкнула. – Можно подумать, что «кошачьи» вопли и обгоревшие кости в состоянии обуздать королевскую похоть. Люди не боятся котов. А вот набить морду приставу страшно, вдруг ответит или с ватагой припрётся. Страшно сказать королю, что он просто больной, а не крутой самец – вдруг титула лишит. Страшно признаться себе «я тупой и ленивый боров», поднять с трактирной лавки зад и закопать яму, куда всё село выкидывает дохлятину. А перерезать горло бабе, за которую некому вступиться, не страшно. И, о чудо! Мор сразу прекращается! Сдыхают все! А потом приходит весёлая команда и устраивает огненное погребение. Даже тем, кто вроде бы еще не подох.

Я смотрел в глаза ведьмы, и видел в них, как обугливаются на кострах привязанные к столбам люди, как огненные сполохи мечутся в ногах, как беснуется от восторга охочий до зрелищ люд…

– А тебе не страшно?

– Нет, – она усмехнулась, – Смерть ко всем приходит. Рано или поздно. Я свое дело делаю, и буду делать. Нужна я. Как ни крути, кроме меня на побережье лекарей нету.

– Так ты бы замуж вышла.

Насья расхохоталась:

– За кого?! Уж не за тебя ли? Нет, гном. Такие как я, мужикам только помеха. Это вы промеж собой гонор показываете, друг перед другом хвастаетесь. Удалью да мошной, лошадьми да бабами. А передо мной вам хвастать нечем. Рядом со мной вашего брата как на ладони видать.

Мне не было ни смешно, ни обидно, но мужская солидарность заставила высказаться:

– Невысокого мнения ты о нас.