— Нет, Джеймс. Я не могу здесь остаться, — спокойно сказала я, многозначительно показав глазами на Николаса Доуни, который поглядывал на меня с высокомерной ухмылкой на губах.
Видимо, от неожиданности Джеймс просто забыл, что Доуни находится в комнате, и теперь, когда понял значение моих слов, залился краской смущения.
— Но у нас есть и другие дома, где ты сможешь жить, — после некоторого колебания сказал он. — Ты можешь взять себе замок Кеннет в Беркшире или другой дом — в Кенте… Я выделю в твое распоряжение такую часть своего дохода, чтобы ты могла ни в чем себе не отказывать. В конце концов Дара, ты моя жена и я хочу позаботиться о тебе и как-то загладить… Прошу тебя, позволь мне хоть чем-то вознаградить тебя за все, что тебе пришлось пережить в прошлом.
Мне стало стыдно за все те недобрые мысли и грязные подозрения, которые я вынашивала в отношении него с тех пор, как мы расстались в «Восьми колоколах».
Несмотря на то что муж был явно влюблен в этого Николаса Доуни, он по-прежнему сохранил нежную привязанность ко мне и беспокоился о моем благополучии. Его желание заботиться обо мне тронуло меня до глубины души, но я была твердо намерена сохранить свою свободу и не оказаться замешанной в их отношения с Николасом.
— Чарльз сегодня вечером отплывает в Австралию, он любезно предложил мне воспользоваться его гостеприимством и пожить у него в доме, пока он будет за границей, — сказала я.
Тут Чарльз поднялся на ноги, видимо, решив, что настал самый подходящий момент для того, чтобы обсудить вопрос о моем пенсионе.
— Ну, Джеймс, неужели ты совсем позабыл старого школьного друга? — спросил он.
— Конечно нет, — быстро ответил Джеймс. — Прости, ради Бога, я был настолько потрясен, что просто не замечал никого, кроме Дары. Прими мою самую горячую благодарность за то, что ты вернул ее мне. Я в огромном долгу перед тобой и никогда не забуду об этом. Прошу тебя, позволь мне нести все расходы по содержанию твоего дома на все то время, пока Дара будет твоей гостьей. Это самое меньшее, чем я могу отблагодарить тебя в сложившихся обстоятельствах, друг мой.
— Что ж, это очень благородно с твоей стороны, — улыбнулся Чарльз. — Я прикажу своему поверенному присылать тебе ежемесячные счета для оплаты. Так какое содержание ты собираешься назначить своей жене леди Пэлроуз?
Джеймс на мгновение задумался.
— Что ты скажешь насчет десяти тысяч фунтов в год? — неуверенно спросил он.
Чарльз молча уставился на переносицу Джеймса. Потом он говорил мне, что это был его излюбленный прием приводить людей в замешательство, когда он не хотел прибегнуть к оскорблению.
— Двадцать тысяч? — вопросительно пробормотал Джеймс.
Чарльз не отвечал. Он продолжал сосредоточенно смотреть на кончик носа своего собеседника.
— Скажи сам, какую сумму, как ты полагаешь, нужно назначить для содержания Дары? — покраснев от смущения, обратился тот к Чарльзу.
— Я полагаю, что тут нужно принять во внимание, что леди, принадлежащая к высшей аристократии, вынуждена идти на большие издержки, чтобы иметь возможность вращаться в свете и не чувствовать себя ущемленной, — веско сказал Чарльз. — Ты очень и очень состоятельный человек, Джеймс. Ты ведь не захочешь, чтобы твои приятели думали, что ты экономишь на собственной жене, правда?
— Как ты думаешь, тридцати тысяч будет достаточно? — с сомнением спросил Джеймс.
Чарльз поджал губы.
— Да, полагаю, это подходящая цифра.
Он повернулся ко мне.
— Вы сможете уложиться в тридцать тысяч, леди Пэлроуз?
От этих колоссальных сумм, которые они обсуждали так легко, словно речь шла о нескольких пенсах, у меня закружилась голова. Я только и смогла утвердительно кивнуть, стараясь сохранять невозмутимый вид и поражаясь про себя мастерству, с которым Чарльз вел этот разговор.
— Хорошо, — сказал Джеймс с явным облегчением от того, что этот неловкий эпизод позади и что наконец наши финансовые отношения улажены к общему удовлетворению. — Вы останетесь выпить с нами по чашечке кофе?
Чарльз вежливо отказался, сославшись на то, что он должен сделать множество важных приготовлений и распоряжений перед отъездом в Австралию.
Джеймс проводил нас до дверей, обнял меня на прощание и заручился моим твердым обещанием, что я загляну к нему в гости сразу же, как только обустроюсь в своем новом доме.
Когда вечером Чарльз отправился в Тилбэрские доки, откуда должно было отплыть его судно, и оставил меня одну, я загрустила. Хотя мы и были знакомы с ним так недолго, мое сердце разрывалось при мысли о том, что мы не увидимся, возможно, в течение нескольких лет. Когда он остановился в дверях, чтобы поцеловать меня на прощание, я горько расплакалась. За какие-то сутки этот человек сумел полностью переменить всю мою жизнь. Его щедрость и благородство покорили меня, и я знала, что буду, как сокровище, хранить в своем сердце нежную дружбу признательность к нему в надежде, что судьба будет к нам милосердна и мы еще увидимся.