Дарий Великий не в порядке

В комнате было слишком душно. Совсем не влажно при этом, и я чувствовал, как молекулы воздуха трутся о кожу лица, которое я только что тщательно вымыл. В углу я заметил квадратный вентилятор, вытащил его на середину комнаты и включил. Он немного пожужжал, а потом на какой-то краткий момент мне было видение, что он сейчас потерпит крушение с непоправимыми последствиями и взорвется, превратившись в бесформенное облако дыма и горку деталей, но вентилятор постепенно стал набирать обороты.

Однако он не мог стоять на месте. Он трясся, гремел по полу и, пританцовывая, приближался ко мне.

Я поставил вентилятор под таким углом, чтобы он двигался в противоположную от меня сторону. Но к тому времени, как я снял штаны и откинул простыни, вентилятор протанцевал по кругу и теперь снова располагался ко мне лицом, неумолимо двигаясь к кровати с треском и дребезжанием.

Этот вентилятор был самим злом.

Я оттащил Танцующий Вентилятор на середину комнаты и подпер своим чемоданом, чтобы удержать его на месте. Вентилятор зловеще загрохотал и запрыгал туда-сюда на своих резиновых ножках. Чемодан частично блокировал воздушный поток, но по крайней мере я мог быть уверен, что этот монстр не подкрадется ко мне, пока я сплю.

Я юркнул в кровать и отвернулся лицом к стене, но при этом чувствовал присутствие вентилятора.

Он на меня смотрел. Ждал, пока я утрачу бдительность.

Глубоко деморализующее ощущение.

История американо-иранских отношений

Бах.

Тук – скрип – тук.

Я моргнул и оглянулся. Во сне я сбросил с себя простыни, Танцующий Вентилятор лежал лицом вниз, и его лопасти беспомощно выталкивали воздух в пол.

В комнате стало душно и сухо. Когда я решил присесть, оказалось, что мой затылок прилип к бежевой наволочке Маму. Во рту было сухо до корок, ощущения просто омерзительные.

Тук – скрип – тук. Что-то стучало по оконной раме за зеленой занавеской. Падавшая на нее тень больше всего напоминала тень гуманоида. Я отодвинул занавеску и выглянул наружу, заморгав от яркого света. Но того, кто только что был там (если он вообще был одушевлен), уже и след простыл.

Я натянул на себя какую-то одежду и на цыпочках вышел в коридор.

В доме было тихо. Мама, папа и Лале все еще спали после долгого путешествия сквозь пространственно-временной континуум, и я сам нашел кухню и дверь, ведущую на задний двор.

На солнце я начал моргать, ожидая, что глаза быстро привыкнут к свету. Он был таким ярким, что я даже чихнул. Солнце в Йезде светило очень мощно и теперь висело прямо над головой. Все поверхности накалились добела.

Свет слепил меня.

Я снова чихнул.

Откуда-то сверху раздался низкий голос. Человек говорил на фарси. Я моргнул и поднял взгляд.

Ардешир Бахрами, мой дедушка, приставил лестницу к стене дома, прямо рядом с маленьким круглым окошком над моей кроватью, и был уже на полпути на крышу.

Бабу оказался выше, чем я ожидал. На нем были классические брюки цвета хаки, белая рубашка в тонкую полоску и строгие туфли, над которыми на лодыжках кольцом собрались носки. Он забирался вверх по лестнице.

На мой взгляд, дед выглядел вполне здоровым, несмотря на то что мама с папой утверждали обратное. И на то, что Маму мне сказала, будто он теперь больше спит.

Он выглядел хорошо.

Я откашлялся и убрал волосы от лица. На голове у меня был настоящий овин (одна из оборотных сторон пышных персидских волос), хотя спал я совсем недолго. По крайней мере мне так показалось. Может быть, это только по моим ощущениям прошло несколько часов, а на самом деле прошел уже целый день.

Может быть, уже наступило завтра.

Я хотел поздороваться, но в горле что-то сжалось, и на свет я произвел только сдавленный писк.

Так странно было говорить, зная, что он меня услышит. Зная, что я могу протянуть руку и дотронуться до него, если он, конечно, когда-нибудь слезет с крыши.

Кажется, я себе совсем иначе рисовал нашу первую встречу.

Бабу водрузился на крышу, на мгновение покачнувшись на самом верху лестницы, и я был уверен, что сейчас стану свидетелем падения родного дедушки прямо в объятия смерти.

– Сухраб! – закричал он. Дед смотрел в сторону сада, мимо грядок с травами, по направлению к сараю, спрятавшемуся за деревом киви, которое раскинуло ветви по трельяжной сетке.

Персидские дети (даже персы только частично) с раннего детства разбираются в плодовых деревьях.

Из сарая какой-то мальчик тянул шланг, постепенно разматывая его, распутывая узлы и устраняя перекруты.

Я раньше этого мальчика не видел. Он выглядел как мой ровесник, значит, не мог быть одним из моих двоюродных братьев, потому что все они старше меня.

Я взглянул на Бабу, который снова выкрикнул: «Сухраб!» – а потом на мальчика, который что-то ответил деду на фарси.

– Кхм.

Бабу на секунду покачнулся и посмотрел вниз, прямо на меня.

Поднял брови.

– Ой! Привет, Дариуш. Я скоро спущусь. Помоги-ка пока Сухрабу.