Дарий

Дарий точил лезвие акинака[9] бруском из черного камня. Увидев отца, он прервал свое занятие и поднялся с низкой скамьи, почтительно наклонив голову.

Гистасп взял акинак из рук сына и попробовал большим пальцем, так ли хорошо наточен кинжал.

— Ого! — восхитился он. — Столь острым клинком можно одним махом снести голову! Похвально, сын мой, что ты сам ухаживаешь за своим оружием, не доверяя это дело слугам. Лучший друг — верный, лучший кинжал — острый.

Гистасп присел на скамью и жестом пригласил сына сесть рядом с ним.

Перед всяким важным разговором Гистасп непременно выдерживал долгую паузу, словно приводя в порядок свои мысли. Наконец он заговорил:

— Завтра я отправляюсь в Экбатаны, чтобы услышать повеления из царственных уст Бардии. Ты поедешь со мной, Дарий. Я хочу представить тебя царю в надежде, что Бардия пожелает назначить тебя своим телохранителем. Будь готов, мы выедем очень рано.

— А дед поедет с нами? — спросил Дарий.

— Конечно. Твой дед — Ахеменид[10], он просто обязан находиться близ царского трона в столь важный день. Бардия не должен обойти милостями никого из Ахеменидов.

— Я слышал из уст деда нелицеприятные отзывы о Бардии, — смущенно пробормотал Дарий. — Он называет Бардию самозванцем и виновником смерти Камбиза.

— Я только что беседовал с отцом по этому поводу и сумел убедить его, что Бардия не запятнал себя кровью брата, — сказал Гистасп, уверенным движением вгоняя сыновний акинак в позолоченные ножны. — Камбиз сам виновен в своей смерти, упав спьяну с лошади и свернув себе шею. Что ты глядишь на меня такими изумленными глазами, Дарий? Ты же был телохранителем Камбиза и знаешь все это не хуже моего.

Дарий опустил глаза, помолчал, затем негромко промолвил:

— Это неправда, отец. Камбиз не падал с лошади. Его убили.

— Что?! — воскликнул Гистасп, переменившись в лице. — Откуда тебе это известно?

— Я заходил к бальзамировщикам-египтянам в тот момент, когда они сняли с мертвого Камбиза одежды, собираясь извлечь из тела внутренности перед погружением его в щелочной раствор, — так же тихо вымолвил Дарий. — Так вот, на теле Камбиза были видны раны от копья и кинжала. Копьем его ударили сзади, а на спине рана была глубокая, но не смертельная. Добивали же царя кинжалом, ударив в живот и сердце. Каждый из этих ударов был смертельным. Поэтому непонятно, зачем Камбиза еще и душили, ибо он и без того был уже трижды мертв.

— А что, были и следы удушения? — ахнул Гистасп.

— Да, — кивнул Дарий, — и очень заметные. Бальзамировщики сказали мне, что, скорее всего, петлю на шею царю набросили, дабы он не смог позвать на помощь. Ведь убийство было совершено под носом у царской стражи.

— Значит, сын мой, Камбиза убили его приближенные? Так?

— Да, отец. Я уверен в этом.

— Кто же именно, по-твоему, мог отважиться на такое?

— Не могу сказать точно, отец. Однако убежден, что тут не обошлось без Прексаспа. Лишь Прексасп имел доступ к царю в любое время дня и ночи.

— Так-так, — прошептал Гистасп, нахмурившись.

— Ныне Прексасп у Бардии самый доверенный человек, — продолжил Дарий. — И это наводит на размышления, отец.

— Вот что, сын мой! — Гистасп решительно взял Дария за руку. — Поклянись мне, что ты не станешь делиться сказанным мне ни с одним человеком, даже со Статирой. И уж тем более с дедом.

Статира была женой Дария.

Дарий поклялся Митрой и всеми богами-язата[11] хранить молчание. Он понимал, что знает опасную тайну. Тех египтян-бальзамировщиков, едва они управились с телом Камбиза и уложили мумию царя в тяжелый саркофаг, тотчас же убили. Были убиты и несколько царских евнухов, которые либо что-то видели, либо о чем-то догадывались. Кто стоял за всеми этими смертями? То была другая тайна, не менее опасная.

— В Экбатаны ты, пожалуй, не поедешь, сын мой, — решил Гистасп со вздохом сожаления. — До поры до времени тебе лучше оставаться подальше от царского трона. Почему ты раньше не рассказал мне обо всем?

— В Сирии мы же не виделись с тобой, ведь ты двигался с головным отрядом войска, — пояснил Дарий. — А в Вавилоне наша встреча была слишком краткой, в Сузах при тебе постоянно находились посторонние люди, я же не мог откровенничать при них.

Гистасп понимающе кивнул и глубоко задумался.

* * *