Читаем Дарю, что помню полностью

Летели 3 часа 30 минут. Сели! Гостиница на берегу Средиземного моря. Называется «Астор». Средненькая. В холле меня встречали знакомые москвичи – очень неожиданная встреча! Номер с балконом – вид на море. По прямой до моря – метров 200. Солнце. Чистое небо! Чемодан раньше меня поселился в номере. Кто принес? Когда? Не знаю. Встречающие и я накрываем импровизированный стол. Со свиданьицем! Не прошло и десяти минут – звонок! Беру трубку.

– Алло!

Женский голос на русском языке спросил:

– Вам скучно?

– Скучно.

– Могу зайти. Мне 24 года, у меня красивые глаза. Я веселая – ха-ха-ха!!!

– Очень приятно. Я вас жду, но имейте в виду, за визит я беру 350 шекелей.

В трубке – ту-ту-ту… Больше никто из «веселых» не звонил. (Мне.)

Позже портье гостиницы объяснил: «Вам звонить боятся. Девицы распустили слух, что приехал педагог по сексу и что уроки очень дорогие».

9 февраля. Ночью была гроза. Утром песок на пляже стал коричневым, а днем светло-желтым. Берег напоминает Прибалтику: Дзинтари, Булдури, Майори, Лиелупе. Чистота.

Очень много автомашин. Наших нет. Телевидение – две программы: одна местная, другая американская с титрами. Реклама, реклама, реклама. (Евреи проиграли кому-то в баскетбол. Мне почему-то стало их жаль.)

Запомнился бегавший с нашим багажом человек – невысокий носильщик, уже в возрасте. У нас никто не бегает, у нас все важные (наш носильщик – монумент).

Видел купающихся. Интересно, какая температура воды? Здесь ведь зима – февраль!

7 часов утра. Хорошо. Воздух свежий-свежий. Давно так не дыхивал. Учу текст роли Орловского. В 12.00 первая репетиция. Разница во времени – два часа. 15 градусов тепла – зима! Прекрасно! Опять вижу купающихся и трезвых! Мелко – далеко-далеко, как на рижском взморье. Метрах в двухстах от берега – волнорезы. Почему-то не такие, как у нас на многих курортах – бессистемные бетонные заграждения, опасные для жизни. Здесь в море испражнения не стекают, поэтому и рыбы много. Мы не учли, что рыба фекалии не очень любит, вот она и покидает нас. Просто-то как!

Волнорезы – приятное глазу нагромождение камней-глыб – усеяны белыми точками и похожи на чуть грязноватые кораллы – это тысячи отдыхающих от трудовых полетов чаек. Как красиво: черно-коричневые голуби и белые чайки!

Конфуз первый.

Заговорил с горничной на немецком языке, будучи уверенным, что в Израиле все его понимают. Оказывается, почти никто не понимает… Говорят на идиш и иврите.

Если бы не пальмы – ты в Европе! В средней ее полосе. Фрукты, овощи, жемчуг, водка, клубника манят и очень дешевы. Глаза разбегаются! Налопался любимыми фисташками.

На улицах – чистота. Не видать асфальта а ля «зад клоуна в заплатах». Совершенно не видно грузовиков. Не пахнет бензином. «Хитрые» евреи!

Наш отель «Астор» в пять этажей, а рядом в одиннадцать – «Шератон». Заходить в него неловко – не по карману.

Кораблей в море нет. Далеко-далеко маячит один грузовой, да вчера с самолета был виден еще один – спортивный.

Дождь моет и без того чистые улицы и пополняет чистое море сточной водой…

Немного погулял по городу. Надо быть врагом своей родины и народа, чтобы не испытывать непрекращающееся чувство стыда за Отчизну! Абсолютное изобилие! Зачем вся наша идеология? Она – вся на лжи! Ложь делает человека грешником и злым, трусливым и не умеющим радоваться.

Радуют глаз белые кресла на пляже! Красавцы! Простояли бы у нас такие красавцы-стулья ночь? Сомневаюсь. Вспомнил, как у ресторана «Арагви» поставил автомобиль, отлучился на пять минут и… не досчитался противодождевых щеток и зеркала.

Диалог в последний день гастролей.

– Что вам больше всего понравилось в Израиле?

– Почти ничего не стоящая по вечерам перед закрытием магазинов клубника!

– А что не понравилось?

– Окна моего номера выходили на море. На берегу стояли белые кресла-стулья. Они не были привязаны ни к чему, сторожей, полиции – нет! Я ждал, когда наконец украдут стулья. Хоть один. Двадцать дней ждал! Не дождался. И очень опечалился. Понятно, почему? У нас бы эти стулья…

– Конечно, у вас в России нет таких стульев, кроме тех, которые искали Бендер и Воробьянинов.

– Дай вам Бог здоровья!

– А вам стульев!

10 февраля. Утро облачное. Опять радуют глаз белые кресла-красавцы. Песок подсыхает, светлеет. Ни одной бумажки, ни одной соринки. Молодые люди с метлой и совком на длинной ручке собирают невидимый мне с балкона «мусор». Без мух скучно!.. «Хорошо в краю родном, пахнет сеном и…»

Конфуз второй.

Очень внимательная и старательная горничная. Хотел проявить и я внимание: предложил подарок – крестик с распятым Христом! Опозорился! Она странно посмотрела на меня и подарок не приняла. Бог – да не тот!

Угол улиц Дизенгофф и Арлазоров. Уличный скрипач играет что-то проникновенно-знакомое. Полонез Огинского! На тротуаре около скрипача – коробка из-под обуви. В ней несколько шекелей. Останавливаюсь. Смотрю в его старческие слезящиеся глаза. Скрипач медленно опускает смычок:

– З Вэсника денег не беру!

Я, растерявшийся, ушел. На обратном пути хотел вручить ему скромный гостинчик… Скрипача не было… На его месте стояла в обнимку влюбленная парочка…

Перейти на страницу:

Все книги серии Мой 20 век

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное