Дарю, что помню

Токио. Станция метро «Таконава»… Приятная пятиминутная прогулка по узкой улочке с легким подъемом, мимо переулка, в котором расположено наше торгпредство, и вы у цели – «Принц-отель». Заведение высокого класса, подход к которому устлан специальным паласом: вы идете по тротуару, устланному ковром! Входные двери открываются по волшебству машинерии.

Входите в просторный холл, вам кланяются швейцары, вы можете себе на память или для служебных надобностей взять лежащие в разных местах почтовые открытки с видом Японии, рекламные брошюры, увесистые справочники на любой вкус и тему… Куда ни глянь – автоматы и буфеты, содержимое которых вызывает ноющее чувство тоски. (Не от того, что всего этого у нас нет. Есть! Все есть – пока не для всех. Но ничего… Лет через пятьдесят будет для всех, надеюсь!) Чувство тоски от того, что ты хочешь хотя бы всего понемножку, но воспитание и гордость не позволяют этого сделать. А в общем-то – зачем? В твоем номере (да и в каждом, где живут «наши») есть все. Консервы, колбаса, сухарики, чай, сахар и т. д. (из Москвы). В каждом номере есть бар-холодильник. В нем «все для всех»: от маслинки, сосисочки, грибочка, апельсина, банана, омара, креветки до ананаса, арбуза, водки – 15 сортов в посуде от «мерзавчика» до «деда» – литра. А зачем? Нам-то зачем все это?

Никто из наших не притронулся ни к чему. Понимаю, если бы все было от души, а то ведь – за все плати! Эдак каждый может: бери, но плати! Да ведь еще как сделано у них! (Тоска.) Взял, скажем, малюсенькое блюдечко с тремя маслинками, да еще с воткнутыми в них малюсенькими, красивенькими палочками-иголочками (некоторые «наши» эти палочки повынимали на память). Так вот, взял ты это блюдечко, а под ним что-то еле слышно – щелк! – и у администратора внизу табло показывает твой номер комнаты, что ты блюдечко сцапал, маслинки слопал и должно тебе при расставании с этим чудо-баром и гостиницей «Принц-отель» заплатить что положено! Это тебе не Матушка-Русь…

Представьте себе такую картинку: потерял кто-то «бдительность», ну, скажем, сшамал лишку на приеме в посольстве нашем. На приемах все едят именно так – будто делают это в последний раз и на всю жизнь! Многие умудряются в карман чего-либо положить: теплую котлетку или конфет жмень пять – впрок! Самое смекалистое, что я видел за всю свою банкетную жизнь, это как один заслуженный деятель искусств ложечкой выковырнул крем из пирожного «эклер» (крем съел, конечно), вместо крема густо натолкал туда черной икры и заел этим «коктейлем» крем! Никогда не забуду, что после этой «физзарядки» он перекрестил рот. Для чего? То ли каялся, то ли просил Бога не дать помереть, потому что впереди маячило звание «народного», то ли… Не знаю, одним словом.

Или, скажем, потерял я «бдительность», наприглашал гостей к себе в номер да попотрошил бар этот чужестранный. Представляете? Счет ведь предъявят! Что делать? Пока не заплачу за все, не выпустят ведь из страны. Остается одно («голь на выдумки хитра»): просить у страны своей материально-финансового убежища! А ведь могут не дать. Вот ведь почему наши со своими кипятильниками да тушенкой по заграницам шастают. Русскому человеку за границей «бдительность» потерять после бесплатной шамовки и спиртного (как говорят дипломаты высшего пилотажа – после «на халяву») – раз плюнуть. Мы в этом деле «закаленный» тип людей!

А вообще-то, лучше наших людей, ей-богу, нет на свете! Я серьезно говорю, имея в виду тех, кто остался нормальным человеком, то есть таким, который понимает, что надо хорошо и полезно работать, быть милосердным к другим, не стрелять в людей и в их дома… Были бы все такие – у всех торчали бы палочки не только в маслиночках!! А вообще-то, зачем нам палочки? Ну их к лешему!

Принимали нас в Токийском университете. «Вождем» встречи была преподавательница русского языка, жена японского предпринимателя, живущая в Японии уже 16 лет, наша очаровательная коренная питерская, если не ошибаюсь, Людмила Николаевна (а если ошибаюсь, прошу прощения – столько встреч, столько впечатлений). Я попросил молодого официанта, обслуживающего наш а ля фуршет, заменить мне холодающую баночку пива на теплую. Показывал пальцем на баночку, изображал кашель и трясущегося от холода человека. В ответ на мой микроспектакль официант что-то произнес и, сложив руки – ладонь к ладони, – несколько раз быстро согнулся в коротком поклоне. Я понял по выражению глаз, что он ничего не понял. Пришлось пробисировать свой морозный спектакль. В ответ те же звуки и телодвижения. Подозвал еще одного молодого официанта – та же игра, с той лишь разницей, что отвечали мне уже двое, синхронно издавая дуэтом знакомые звуки, сложив ручки и склоняя торс. Стало тоскливо. Как говаривал Михаил Михайлович Зощенко – «хучь плачь»…