Дарю вам память

Старуха молчала, с ненавистью глядела на Вера. Ну подожди, старая булла. Все, все они сговорились стать у него на пути, но они его не остановят, всю нечисть выведет он на чистую воду.

Он коротко ударил ее по скрюченной ноге передней ногой. Аса покачнулась, но не упала. Она раскрыла клюв, помолчала, снова закрыла его, заковыляла к окну.

— Куда? — крикнул Вер.

— Прикрыть окно, что-то холодно стало, — буркнула старуха и вдруг резким движением вскочила на подоконник. — Будьте вы все прокляты, шпики проклятые! — крикнула она и исчезла в темном проеме.

В наступившей тишине послышалось тихое постукивание, как будто кто-то просился в комнату. Вер открыл боковой глаз и увидел, как дрожит клюв у молоденького стерегущего.

— Да поймите же вы, кандидаты в буллы, — сказал Ун Топи трем охотникам, — что машина — это только машина, которую нам построили пленные оххры. Что вы благоговеете перед ней, как маленькие опослики? Вы же асы, черт побери, наделенные разумом! Как вы можете терпеть, чтобы за вас думали, за вас стремились к чему-то, за вас жили, за вас решали? Ну, что вы молчите?

— Ты говоришь страшно, — зябко поежился Пет Олик. — Как же это получается, что машина, да будет благословенно имя ее, — это только машина, если она дала нам справедливость и порядок?

— Это только в школе вам вбивают в голову и контакт вещает в каждых машинных новостях. Вот ты, Пет Олик, охотник без сектора и без знака, ты разве хуже какого-нибудь жирного аса из высших секторов, у которого есть все?

— Я не знаю…

— Но как ты думаешь, сам ты как считаешь?

— Если машина, да будет благословенно имя ее, дала им высокий сектор…

— Опять ты за машину прячешься! Я тебя не про нее спрашиваю, а про тебя самого, лапсунья твоя голова!

— Но ведь машина, да будет…

— Не повторяй, как попугай, «да будет», «да будет»!..

— Хорошо, Ун, я постараюсь, не сердись. Я хотел только сказать, что машина…

— Ну!

— Не буду, не буду… машина ведь умнее меня… У меня-то только мой мозг, мой опыт, а она вон сколько знает! Как же я могу сравнивать мой опыт с ее?

Невозможно, подумал Ун, невозможно пробить эту стену. Что угодно, но только не думать самим, отдать кому угодно право решать за тебя. Как назвал это Павел? Ага, фашизм…

— Но поймите, — терпеливо сказал он, — не в этом дело. Конечно, у машины опыт больше, чем у каждого из нас. Она, безусловно, умнее нас. Но не в этом же дело. Как только мы вручаем кому-то право думать и решать за нас, мы становимся просто детальками в механизме. Нами просто пользуются Отцы Онира…

— Но ведь для нашего же блага, — тихо проговорил Пет Олик.

— Ну какое же это благо, когда тысячи и тысячи асов бессмысленно расползаются каждый день, чтобы выполнять бессмысленную работу, назначенную им машиной! Они не знают, для чего нужна эта работа и нужна ли она вообще, они — те же лопаты, что держат в руках. И непонятно, держат ли они лопаты или лопаты держат их. Но мы же наделены разумом. А раз мы наделены им, мы должны им пользоваться!

— То, что ты предлагаешь, страшно, — еще тише сказал Пет Олик. — Это хаос… Представь себе сразу весь Онир, всех асов. И вот мы остались без машины. Исчезло сразу все: исчезли рационы, никто не знает, какую работу делать, никто не знает, где жить. Все бросятся в высшие секторы, потому что там, говорят, дома лучше и лучше стены. Как же мы сможем тогда знать в день метаморфозы, куда нам идти и как жить?

— Конечно, по-своему ты прав, Пет Олик, — терпеливым голосом учителя сказал Ун Топи. — Спору нет, с машиной жить спокойнее, если мы согласны быть буллами…

— Но ведь не все же у нас буллы, — пробормотал Гар Омани.

— Выходит, что все. Чем мы отличаемся от булла? Булл мычит, а мы вообще молчим, потому что нам но о чем говорить. И чего же мы достигли? Отцы, которые управляют нами через машину…

— Отцы тоже назначаются машиной, — неуверенно сказал Пет Олик.

— Как бы не так! Кто уж стал Отцом, Отцом и остается, у них вообще нет никаких метаморфоз.

— Как это нет метаморфоз?

— А так. Нет, и всё. Это простые асы регулярно идут в храмы контакта и выслушивают приговор машины, а Отцам не нужны никакие перемены.

— Ну, Ун, ты тоже…

— Я хотел вас спросить: что мы сделали за нашу жизнь на Онире, чего мы добились? Вы ответите: а что нам нужно? Конечно, если вы согласны быть простыми орудиями в руках Отцов, тогда говорить не о чем. Но если стремиться к лучшей, более полной и богатой жизни, жизни светлой и интересной, тогда нам есть над чем подумать…

— Ты с ума сошел, ас, — рявкнул стерегущий у Дома Отцов.

— Сейчас ночь, а ты…

— Отец Гали Пун приказал мне являться к нему в любое время, если это нужно, вот подписанный им приказ.

Стерегущий взял в руки листок, повертел его:

— Здесь ничего не говорится о том, чтобы пускать вас в Дом Отцов ночью.

— Но поймите же, — взмолился Вер Крут, — это срочное дело государственной важности.

— У всех, кто входит сюда, дело государственной важности. Здесь буллы не пасутся.

— При чем тут буллы! Поймите же, мне необходимо сейчас же попасть к Отцу Гали Пуну. Через час может быть уже поздно.

— Приходите после утреннего ветра.