Дарю вечную молодость (Ее последняя роль)

Виктор принадлежал к поколению, для которого слово «плейбой» не было привычным. Но, если бы он родился не через два, а через двадцать два года после Победы, и молодость его совпала бы со временем повальной американизации, то он бы, безусловно, имел плейбойскую репутацию, ибо она вполне соответствовала его образу жизни. Он и сейчас, в пятьдесят два года, оставался стройным, спортивным, излучающим энергию. Даже его нынешняя жена Инга, которая была моложе Виктора на семнадцать лет, не всегда могла угнаться за тем бешеным ритмом жизни, который он смолоду привык задавать себе и окружающим.

Всегда обласканный вниманием женщин, Виктор при этом ухитрялся не испортить отношения с мужчинами, не вызвать лишней зависти и не нажить себе соперников. Он легко сходился с людьми как в светском обществе, так и в самом приблатненном. Это помогало ему и в делах. Виктор утвердил себя во многих ипостасях: спортсмен, журналист, телеведущий, затем продюсер нескольких популярных телепрограмм и газет. Теперь он полным ходом шел в политику, и здесь его, судя по всему, тоже ждал успех.

Сегодня Виктору предстояла поездка на очередную встречу с избирателями: он баллотировался в одном из подмосковных округов. Примеряя перед зеркалом костюм и выражение лица, Виктор усмехнулся при мысли, как вовремя и метко умеет выбирать точку приложения сил. Вот, например, подайся он в политику на несколько лет раньше — и мог бы потерпеть фиаско. Тогда еще в народе не остыла неприязнь к потомкам партийно-советских деятелей, и конкуренты вполне могли подогреть ее, без конца повторяя, как благополучна и обласкана при всех властителях была семья Голенищевых. Но теперь, когда люди разочаровались в демократах и олигархах, пришло время «новых старых». За эти годы потускнели репутации тех, кто потрясал трибуны в начале девяностых, а вот обаяние Виктора Голенищева ничуть не потускнело. Теперь все играло ему на руку: и то, что раньше никогда не лез в политику, не запятнал себя участием в сомнительных реформах, и то, что не был снобом, умел общаться с любым контингентом, а уж спортом начал заниматься давным-давно, а не тогда, когда это вошло в политическую моду. И даже брат-диссидент сейчас пригодился, можно было при случае упомянуть, что, дескать, в семье Голенищевых тоже были пострадавшие. Правда, сам Вячик чуть было не подпортил семейную репутацию. Будучи диссидентом не по убеждениям, а по натуре, он, вернувшись в родное отечество, снова попытался встать в оппозицию. Но, поскольку теперь российские оппозиционеры имели красный и немного коричневый оттенок, то Вячик хотел было примкнуть к партии Эдички Лимонова. И сделал бы это, если бы папа Климентий вовремя его не остановил. А так как Вячик в глубине души уважал отца и был ему за многое благодарен, то внушение Голенищева-старшего возымело действие.

Климентий по возрасту и состоянию здоровья уже не мог заниматься активной деятельностью, но, даже сидя в кресле, он решал одну важную семейную задачу. Этот сын революционного комиссара, в былые годы не забывавший подчеркнуть свое пролетарское происхождение, теперь с документами в руках доказывал, что семья Голенищевых имеет дворянские корни, что она восходит к побочной ветви знаменитого рода Голенищевых-Кутузовых.

Виктор повернулся к зеркалу боком и мысленно оценил свой профиль и осанку, отметив, что они не лишены аристократического шарма. Темно-русые волосы на висках посеребрила седина, легкие морщины возле глаз только подчеркивают выразительность взгляда. Помесь стареющего плейбоя с породистым дворянином. Пожалуй, надо добавить немного строгости, этакой патриархальной благочестивости. Сейчас уже все объелись свободой нравов, надо показать свою приверженность христианским устоям. Да, именно так. Именно такой имидж в настоящее время хотел иметь Виктор Голенищев. А он всегда добивался в жизни того, чего хотел. Ну, почти всегда… Лишь одно у него было поражение. Одно, но такое, из-за которого многие победы становились не в радость… На секунду он представил, как посмеялась бы Марина над его новой сферой деятельности. Он почти услышал этот смех — звонкий, надменный, но не вульгарный. Так умела смеяться только она, ангелоподобная инфернальница голубых кровей. Ей словно нипочем были собственные неудачи и чужие успехи.