Дариус Дорван, наёмник (СИ)

Хотя кто знает, возможно, впереди его ждет еще множество других поединков, не менее, а то и более важных. Но ведь может случиться и так, что всю оставшуюся жизнь он будет вспоминать, что вместо того, чтобы принять молчаливый вызов долузсца, подаст команду к атаке. Вспоминать вот этот взгляд, почему-то полный презрения, как будто долузсец наперед знает, что он обязательно откажется от поединка. Свои-то поймут, и не осудят, и даже сочтут его решение правильным, ведь долузсец — это далеко не Мунир. А сам он? Сможет ли он простить себе и забыть то, что произошло в безымянном урочище недалеко от Гойдческих гор? Если, конечно, переживет этот бой.

Дариус передал копье Ториану и соскользнул с коня. Копье Тору пригодится, он не станет расставаться с глефой, а копье можно метнуть на скаку. Или избавиться от него, если, после гибели своего гонорта, люди решат спасаться бегством.

Оказавшись на земле, Дариус накинул поводья на луку, скинул плащ, положив его поперек седла. Кираса, как и шлем, тоже не понадобятся, толку от них будет мало, сейчас вся надежда на быстроту и ловкость.

— Дар, — голос Сегура прозвучал таким, каким он и привык его всегда слышать: глухим, сиплым и без капли волнения, — Дар, этот… который Бора. Видишь у него…

— Я вижу, Бор, — прервал его Дариус, освобождаясь от кирасы, — я все вижу.

Бросивший ему вызов долузсец, высокий, пожалуй, повыше Ториана, с мощным бочкообразным туловищем на толстых, коротковатых ногах, тоже был без шлема. Его широченную грудь, не прикрытую ничем кроме безрукавки из медвежьей шкуры шерстью наружу, перечеркивала перевязь с висящей на ней саблей.

Его, Дариуса саблей. Его Кунтюром. Долузсец не поменял ничего: и рукоять и ножным остались теми же самыми.

Дариус снял с крюка на седле щит, тот самый, с большим умбоном, доставшийся ему от главаря шайки разбойников. Уж больно он ему приглянулся: и размером и весом, и еще ухватистостью, что ли. Умбон почти полностью испещрен непонятной вязью, и явно перешел с другого щита.

'Наверное, воинская молитва, — решил Дариус, рассматривая его в первый раз, сразу же после боя. — Или заговор на удачу'.

Ну что ж, удача сейчас ему не помешает.
Взглянул на Биста, державшего наготове лук и покачал головой — нет! Для сверда такое расстояние — ничто, и он на выбор положит стрелу в любой из глаз долузсца, причем именно в тот момент, когда только такой шаг сможет спасти гонорту жизнь. Очень соблазнительно — иметь шанс избавиться от смерти, когда она станет, казалось бы, неминуемой, но нет. Все должно быть честно, или не должно быть вообще.
Затем обнажил саблю, ударил плашмя по обшитому толстой бычьей шкурой щиту и пошел навстречу к поджидавшему его долузсцу.

— Удачи, Дар! — пожелание Ториана он услышал уже в спину.

Мелодию той песни, что всегда помогала ему настраиваться в подобных случаях, он затянул еще тогда, когда решил принять вызов. Медленный, тягучий, тоскливый мотив, вызывающий в душе чувство отрешенности к происходящему, когда становится абсолютно безразлично, что с тобой случится в следующее мгновение. Чувство, когда очень не хочется делать то, чем вскоре займешься, но понимаешь, что сделать необходимо, и сделать именно тебе самому.

Идя навстречу долузсцу, Дариус слышал, как за спиной спешиваются его люди.

'Наверное, зря, — отрешенно подумал Дариус. — Верхом, какое никакое, но преимущество. Да и спастись легче. И это означает единственное: они не отступят, чтобы со мной не случилось'.

Где-то недалеко, на одной из верхушек выступающих из тумана елей, каркнул ворон. Каркнул, как показалось Дариусу, недовольно и нетерпеливо:

'Ну что же вы медлите, начинайте, сколько можно вас ждать! И, желательно, чтобы все здесь остались, все до единого!'

Представив его мокрого, нахохлившегося, нетерпеливо переступающего лапками по ветке дерева, Дариус улыбнулся, глядя долузсцу в глаза. Под кожаными подмётками сапог скользила мокрая трава, густая, но не поднимавшаяся выше щиколотки. Но это ничего не значит, долузсец в таком же положении, нет у него на ногах когтей.

И вообще он здорово походил на Сегура, и внешностью, и неухоженными космами, превратившимися под струями дождя в серые сосульки.

'Если бы не уши — вылитый Сегур, — усмехнулся Дариус в очередной раз. — Только уши их и различают'.

Глаза долузсца горели каким-то безумием. Не было в его взгляде ничего человеческого, но и на звериный взгляд он не походил тоже.