Даром (СИ)

Рывком освобождаюсь из враз ослабевших рук. Сдергиваю с чьего-то плеча автомат и падаю, прикрывшись первым попавшимся телом. Даю длинную очередь, не глядя, по ногам или куда там — в костер, он слепит, но я знаю — они все за ним. Отдача бьет в плечо. Ночь взрывается криками — кажется, кричит сам огонь. Снова давлю на спуск — но автомат молчит. Что не так? А, патроны.

Передо мной тело. Срываю с него автомат и снова палю в огонь. Оттуда отвечают — воздух звенит. Толчок в бедро, больно… Плевать, стреляем!

Серега рядом — жив, курилка. Дает короткие очереди. Бережет патроны, не то что я.

Огонь впереди вырастает до неба. По ушам бьют огромные ладони — отдается во всем теле. Земля содрогается под пузом. На фоне огня — фигура с автоматом. Всаживаю в нее очередь. Фигура складывается, словно бумажная.

Вопль Бубновского:

— Лежать! Не вставать! Они нас видят.

Ору Сереге:

— Это склад! Бежим!

Вот только куда?

— За мной! — Костя выныривает из темноты.

Мчим за ним, не разбирая, обо что спотыкаемся — брусья, бревна, человеческие тела? Левая нога как чужая, но все равно бегу. Еще несколько взрывов. Крики раненых тонут в них. Опять лабиринт сараев… знакомая лестница уже прислонена к забору. Оглядываюсь. Серега отстал, держится за бок — зацепило? Возвращаюсь, тяну его, помогаю подняться по лестнице. Спрыгиваем с другой стороны стены, по щиколотку в холодную болотную слизь. Бежим за Костей вниз по склону — пацан уже на середине, и на воде видна лодка.

Выстрел. Серега падает и кульком катится вниз. Снова выстрел. Оборачиваюсь и от живота выпускаю очередь — слишком короткую. Опять патроны! Стрелок падает и перекатывается. Значит, живой. Добить тварь! Кидаюсь вверх по склону. Стрелок опять на ногах. Бубновский, гнида. Он хватается за кобуру — пустая! Снова берет карабин, но я уже рядом. Глаза застилает красным. Со всей силы бью прикладом.

Бубновский падает. Пытается прикрыться карабином — безуспешно. На, скотина! Мало тебе? За Серегу! Легендой ему был? Вот тебе, легенда! Еще!

— Хватит! Он мертв! В лодку, быстро!

Кто это? А, Нифонтов-старший. Да, тело передо мной не шевелится. Лица у него больше нет.

Михаил тащит меня за собой. Переставляю ноги.

Серега лежит у воды, смотрит широко распахнутыми глазами в темное небо. Подхватываю его под мышки. Почему он такой тяжелый?

— Он уже не… — начинает было Нифонтов-старший, но напарывается на мой взгляд и молча помогает погрузить… Серегу? Нет, тело.

Отчаливаем.

Костя плачет — по-детски, навзрыд, громко хлюпая носом. Я тоже хочу заплакать, но не могу — наверно, никогда не смогу больше. Разом наваливается боль во всем теле. Левая нога совсем чугунная.

— Хорош реветь, — жестко говорит Михаил сыну. — Перевяжи товарища, покуда он кровью не истек.

Мне он протягивает фляжку с открученным колпачком. Водка. Выпиваю, как воду. Смотрю на удаляющийся остров, окутанный пламенем и дымом. А потом проваливаюсь в мягкую черноту.

* * *

Из тумана выступают лица. Лора, невыносимо прекрасная и омерзительная одновременно, ласково шепчет:

— Сильный зверь, хороший.

— Я давно порвал с Системой, — равнодушно сообщает Бубновский, и с каждым ударом приклада у него остается все меньше лица.

— Саша, держись, все будет хорошо, Саша, — раз за разом повторяет Оля.

В первые дни меня не слабо так накачивали лекарствами, потому я не сразу осознал, что Лора и Бубновский мне мерещатся, а Оля в самом деле здесь, в больнице, сидит возле койки, сжимая мою руку. Без истерик, без слез, без слова упрека. Что бы я ни натворил — Оля оставалась со мной, на моей стороне.

Выяснилось, что как только к пирсу причалила лодка с мертвым телом Сереги и полуживым моим, местная полиция позвонила Лехе, и он вылетел первым рейсом. Он сообщил Оле — она успела на тот же самолет. Наверно, ее присутствие да еще тот факт, что осознание произошедшего накатывало постепенно, и помогли мне сохранить психику.

Да, я стрелял в людей и наверняка в кого-то попал, а потом совершенно точно забил человека прикладом, глядя ему в лицо. Мне в тот момент и в голову не пришло использовать Дар, чтобы обезвредить его — я просто дрался насмерть, как загнанное в угол дикое животное. И не испытывал по этому поводу никаких сожалений. Даже теперь.

А что до тогда… Врач сказал, по склону я спускался не иначе как в состоянии шока, потому что ткани левого бедра повреждены серьезно. Если бы Нифонтовы не оказали мне в пути грамотную первую помощь, в город они привезли бы не один, а два холодных трупа. Впрочем, прогноз благоприятный, инвалидность мне не грозит, но пару месяцев придется ходить с тростью и пить обезбол.