Даром

Нас проводят в один из пустующих домов — теперь уже в открытую под конвоем. Мощный засов на двери… снаружи. Спрашиваю, где здесь сортир; бородатый мужик приносит и носком сапога пихает в нашу сторону грязное ведро. Еще нам бросают пластиковую бутылку — надо полагать, с водой. На этом гостеприимные хозяева считают свой долг выполненным. Они закрывают дверь, и снаружи раздается лязг замка.

Окна у дома заколочены. Мощные бревенчатые стены. Пара деревянных лавок. Все.

Накидываюсь на Серегу:

— Ты чего на пристани Дар не применил? Пока они спокойные стояли бы, мы бы ушли в одной из их лодок.

— Вот сразу видно, Сань, что не на воде ты вырос, — вздыхает Серега. — Видел, как лодки причалены? На цепи, под замок. Ключи мы где бы взяли? Да и без горючки далеко не уйти. Ее и правда в лодках не хранят, не только они, это общее здесь правило. Ты же в городе деньги россыпью на сиденье машины не оставляешь? Вот так и тут. А потом, они тут каждый островок, каждую протоку знают, как то, что у собственной бабы под юбкой. Десять минут форы нам бы не дали ничего.

— Мог карбюратор случайно засориться?

— Да какое… Я моторки с одиннадцати лет вожу. Бензин беру на проверенном складе, прикинь, не у леваков. Подстава это, Саня. Сахару, наверно, сыпанули нам в бак, пока мы эту «посылочку» дожидались…

— Ясно-понятно… А утром выяснится, что Костя передумал с нами уезжать. Или вдруг очень тяжело заболел. И это в самом лучшем случае…

— А в худшем?

— В худшем — прикопают нас с тобой где-нибудь в ивняке, Серега. И скажут, что не было никаких посетителей.

— Не рискнут. Товарищи в отделении знают, куда я ушел.

— Говоришь, он опер бывший, этот Бубновский?

— Да еще какой! Говорю же, легендой был в городе.

— Значит, он думает, как опер… У них тут что-то стряслось, Серега. Причем недавно, раз еще месяц назад Костю спокойно в больницу отпускали. Потому, может, и Кедров этот твой сгинул без следа. И никого, кто мог бы об этом рассказать, они выпускать отсюда не намерены.

Сидим. Натурально, как зэки, на киче чалимся, вон даже параша есть и лавки вместо нар. В студенчестве мы с приятелями как-то в обезьянник загремели по пьяной лавочке, но это ни в какое сравнение не идет. Там мы анекдоты травили, а здесь стены давят.

За окном быстро темнеет. Под лавкой нахожу лампу «летучая мышь», но незаправленную. Пытаюсь разрядить обстановку:

— На столе горела лампа, но Света не давала…

Серега усмехается так криво, что я сразу жалею о своей шутке юмора. Лучше уж вернуться к анализу нашей непростой ситуации:

— Так значит… если у Кости правда Дар связываться с кем угодно… похоже, у пацана здесь будут большие проблемы.

Хреново… выходит, мы своим приездом парня неслабо так подставили.

— Да. Причем раньше тут о его Даре могли не знать, но теперь, когда мы приехали — с него не слезут, пока не выяснят, в чем дело. И если его отец это понимает… Тихо!

Мне не показалось — снаружи доносится скрежет замка, но не уверенный, хозяйский, а робкий. Похоже, кто-то старается как можно меньше шуметь. Полминуты спустя скрипит засов, дверь приоткрывается, и внутрь проскальзывает Костя.

— Отец сказал, нам надо уходить, — говорит он громким шепотом. — Вам и мне. Бубновский мужчин на совет собрал. Только караул у калитки, но мы через забор махнем. Уйдем на нашей лодке, она в кустах, и там же горючки две канистры.

— А твой папа? — спрашивает Серега. — Он что, остается?

Серега, дурья твоя башка! Мог бы и промолчать. Костя отводит глаза:

— Сказал, чтобы без него уходили. Он потом… как-нибудь.

Похоже, у этого Михаила крепкие яйца. Жаль, что уходить придется без него. Но не время геройствовать, надо рвать когти. Киваю Косте:

— Веди.

Пацан дорогу знает — на главную улицу мы не выходим, углубляемся в лабиринт хозяйственных построек. Крадемся, пригнувшись и поминутно оглядываясь. Между двумя сараями проходим к бетонной стене. Костя уверенно поднимает прикрытую каким-то хламом деревянную лестницу. Путь к отступлению явно подготовлен заранее. Теперь не ободраться бы об колючку…

Светлое пятно. Из-за угла сарая выходит женщина… та самая Лора. Мы ее видим, она нас — тоже. Черт, сейчас заорет! Между нами метров десять. В три прыжка бросаюсь к Лоре, чтобы огорошить особым вопросом… и замираю — парализованный, ослепленный, с враз опустевшей головой. Почему я сразу не увидел, насколько она красива… Наверное, не понимал, какова красота на самом деле.

Лора грозная, как готовая к обороне крепость, и нежная, как капля росы на пушистом листе. Она кого-то зовет… меня, конечно же! Ее серые глаза подобны льду, под которым кипит течение. Ее волосы… я готов умереть за одно только прикосновение к ее волосам! Рядом какие-то самцы. Скажи лишь слово, госпожа, и я разорву их голыми руками! Но она не велит, она смотрит ласково на меня — меня одного — и я ползу на коленях, раздираемый желаниями схватить ее, вторгнуться в ее плоть, сделать своей и не отдавать никому… или растянуться на земле, довольствуясь касанием ее тени…

Они хотят, чтобы я куда-то пошел? Велишь идти с ними, госпожа? Я сделаю все, что ты скажешь. Об одном молю — не пропадай из глаз.