Дарован день

О смерти – главный… Ей вечно жить!

Душою впасть в океан стремится,

И не заметит, как добежит,

И в нём до капельки растворится…

***

Мне раньше Бродский был не по зубам.

Да и сейчас, по краю понимания

Его стихов, иду сквозь звон и гам,

Ищу следы библейского сознания.

Деталь – конёк, сравнение – удар.

Сочится боль, и чуешь привкус яда.

Он вечно молод, неизбывно стар.

За ним толпой – учеников плеяда.

В отличие от них, он забредал

В парадоксальные пределы антиверы,

Чужие яблоки срывал, и иногда

Был среди пасынков родным и даже первым.

В далёких закоулочках души

Горела негасимая лампада…

Исчез, но, шепчут, проросло в тиши

Неведомое дерево средь Сада…

***

Куда везёшь, полуслепая лошадь?

Ты мимо мельницы провозишь третий раз!

У кучера притихшего не спросишь:

Надвинул шляпу – и не видно глаз.

Зачем доверилась я тихому вознице!

Он в мыслях утонул, иль просто спит?

У встречных путников – измученные  лица.

Да и у нас самих не лучше вид…

Похоже, не узнать, куда мы едем.

Вот так и будем медленно кружить…

То дождь… То солнце… Странные соседи…

Дорога – состояние души…

Реальность густа

                К. Кедрову

Реальность густа, стекловодна, и давит на грудь.

Но так горячей, лучезарней, заманчивей путь:

Жить в разных стихиях: для тела, души и ума.

Держать отраженье на глади и видеть до дна.

Не просто вглядеться – проникнуть в неведомый мир.

Где розы роскошные, красок немыслимый пир…

Где белыми иглами брызжет пронзительный свет…

Где блики зеркал, и пустот незаполненных нет…

Где хор – это выдох и вдох, что единым порывом объят.

Где мир бесконечный до точки, до искорки сжат…

…А в скучной реальности –

Берег, баркас и песок.

И куртка промокла,

И влагой набряк поясок,

И боль разломала все кости,

И голод грызет…

В мозгу воспаленном

Весенняя птичка поет…

Приснилась школа

Приснилась школа. Та, которой нет.

Она сгорела в одночасье, жарко

Тому назад… не помню, сколько лет.

А вот во снах живёт до жути ярко.

И я иду вдоль окон голубых.

Сегодняшних знакомых вижу лица.

А коридор тревожно пуст и тих.

Он, как тоннель, куда-то в темень длится.

Исчезнувшая школа…  До сих пор

Как существо из глубины всплывает.

Куда ведёт тот школьный коридор?

Не в классы, в бездну двери открывает…

***

Хорошо бы последнюю связь оборвать

До того, как уйти соберешься.

А иначе калитка опять и опять

Будет хлопать – и ты обернешься.

А иначе завоют вослед голоса,

Куст шиповника в платье вонзится,

Будут прочной стеною тесниться леса,

Незнакомые хмуриться лица.

Для чего это бегство? Душа – пополам,

Существом бесприютно-несмелым…

Надо так расставаться: душа уже там,

Там, в грядущем. И очередь – тела.

Тайны

Открываются тайны земные,

Прозреваются тайны Небес…

Кто сказал, что глухие, немые,

Равнодушные - поле и лес?

Проникая в сознанье природы,

Слышим мысли травинки, цветка…

Лес, вздыхающий от непогоды…

Засыпающая река…

Когда жизни окончатся сроки,

Будет явной реальность души.

И молитвы знакомые строки

Поплывут в поминальной тиши.

Не  увидят друзья и родные,

Сокровенное чудо чудес:

Закрываются очи земные -

Открываются очи Небес.

Клетка

Постоянно творить чудеса невозможно…

Мы – не маги-волшебники, мы – очевидцы.

Вычисления наши по-детски несложны,

Но мы видим такое, что и не приснится.

Наши мостики вдруг прорезают пространство,

Они с легкостью рушат земные каноны,

Презирая размеренность и постоянство,

Словно птицы проносятся в мареве сонном.

Но однажды заставят нас жить по минутам,

И захлопнутся клетки надежные двери.

Мы исчезнем, не тронув железные прутья,

А на память останутся белые перья.

Дни сентября

Дни сентября… Зеленый, желтоватый…

Рубины среди зелени горят…

Синеет небо – ни дымка, ни ваты,

А только чистый бесконечный взгляд…

Чириканье пичуг и запах прели…

Сырые плети огуречных гряд…

Неспешны пчелы и ленивы шмели…

Черемух кисточки, румяных яблок ряд…

Дни сентября… Уроки иль итоги?

Под пережитым подвести черту,

И сбросить, словно листья на дорогу,

Иссохшую неправду, маяту?

И налегке – навстречу белым вьюгам,

Суровым мыслям, строгой чистоте…

Ты, милый, как? Останешься мне другом,

Иль, нетерпимый, канешь в темноте?

И я останусь в чистом мертвом поле,

В лесу безжизненном, уснувшем до поры?

Где есть надежда, нет – тепла и воли,

И настежь путь в безмолвие открыт!

***

Брак наш честен. Ложе непорочно.

А душа замыслила – побег.

Слишком равновесие непрочно,

Но на помыслы ложится белый снег…

Под его рукой прохладной тают

Перемычки огненных сетей.

Чистые снежинки остужают

Жаркое мечтание страстей.

Снег холодным саваном укроет

Черноту всех помыслов лихих.

И душа наполнится покоем

И уснёт в объятиях моих…

***

Боюсь нарушить Божью волю.

Вхожу я в тень, и сердце жмёт.

Сбежав от тесноты и боли,

Я попадаю в плен тенёт.

Меня тоска запеленала,

И обездвижила вина.

Осталось в чаше много ль, мало? -

Она не выпита до дна.

Мне нужно с прошлым разобраться,

Все камни разгрести на дне.

И если Бог велит остаться -

Останусь я в своей тюрьме.

А если выкинет прибоем

На берег с тёмной глубины,

Накажут, наградят тобою?!

Сбегу ль от боли и вины?!

***

Когда со всех сторон обложат,

Когда невмочь дышать и говорить,

Одна лишь мысль: «Помилуй меня, Боже!».

И высветится, крепче стали, нить.

И выведет, дрожа, звеня, из мрака,

И – вытащит из чёрной глубины.