— Мальчик, я ничего с ним не делал, — ответил Джа-аннат. — Я нашел его в таком виде.
— Эоган... — Артаган Труакс уставился на сына неподвижным, мутным взором. Его кожа приобрела цвет старого флимсипласта, он был настолько бледен, что синий сосудистый узор четко проступал на щеках и переносице. Эоган увидел распухшую культю, когда-то бывшую йогой старика, ощутил жар, исходивший от отцовского лица, и гнойный запах инфицированных тканей и понял, чт
— Он умирает.
— У него заражение крови, — кивнул Джаганнат. Опустив Артагана на койку, он продолжил: — Он не станет говорить со мной. Ты будешь задавать ему вопросы. Об Айреме Радике и «Бандо Гора».
Эоган покачал головой:
— Я не знаю, что это зна...
— Послушай меня, мальчик. Нет времени на объяснения. Я видел Айрема Радика. Мне нужно узнать все, что твой отец может рассказать об отношениях Радика с «Бандо Гора». Они собираются завладеть самым разрушительным оружием Радика, запрещенным ядерным устройством. Оно — моя цель.
— Но я никогда не слышал об этом «Бандо»...
— Это культ смерти. Твой отец сказал, что он сражался вместе с ними, что они пытались убить Айрема Радика, а он спас ему жизнь.
— Мой отец никогда не исповедовал никаких культов, — заявил Эоган. — Он не знает, что он...
—
Эоган отшатнулся.
— Я никогда раньше не слышал, чтобы он так говорил!
— Мне нужно знать то, что знает он, — настаивал Джаганнат. — У меня срочное дело, касающееся связей между ними и Айремом Радиком. Если он может сказать тебе, как на них выйти...
—
— Спроси его, как добраться до «Гора», — приказал Эогану забрак. — Спроси, как можно связаться с ними. Пусть расскажет.
— Я... я сделаю, что смогу, — пробормотал Эоган. — Но скоро начнется поединок. А если мне придется сражаться?
Забрак пристально посмотрел на него:
— Ты умрешь.
Эоган открыл рот и снова закрыл. Похоже, на эти слова не существовало подходящего ответа — он и не стал отвечать.
— Все, что здесь есть, — заговорил забрак, — все, что ты видишь вокруг, — проверка. Не ошибись. Если у тебя недостаточно сил или способностей к выживанию, «Улей-7» тебя сломит. — Он сделал шаг к юноше. — В самой его сердцевине твоему отцу достало сил, чтобы выжить и защитить тебя, но у тебя не такое сердце. Ты никогда не станешь и вполовину таким, как он, — даже теперь, когда он в таком прискорбном состоянии. — Забрак резко кивнул на старика, стенающего и бормочущего что-то на койке. — А теперь принеси немного пользы и сделай так, чтобы он заговорил.
Эоган ничего не ответил. У него дрогнула челюсть.
— Отец, это я. Это Эоган. — Бросив взгляд вверх, на забрака, он аккуратно произнес: — Нам нужно знать об Айреме Радике.
Веки старика дрогнули и опустились. Все силы покинули его, рот приоткрылся, лицо обмякло. Один ужасный миг Эоган думал, что отец мертв. Потом он заметил, как вздымается и опадает грудь — слабое, затрудненное дыхание, и, словно дыхание, раздались сопровождаемые несколькими вздохами едва слышные слова.
— Что? — Джаганнат уставился на Эогана. — Что он сказал?
— Он сказал: «Зеро».
—
Эоган нахмурился.
— Говорит... — Юнец опустил взгляд на отца, затем снова взглянул на Джаганната, моргая в замешательстве. — Он отзывается на другое имя.
37
БЕСТИАРИЙ
Смайт начал потихоньку пятиться назад и обнаружил, что вжимается в стену. Он не заметил, когда именно его сердце бешено заколотилось, но сейчас оно уже готово было взорваться. Ручеек пота стекал по спине между лопатками, рубашка намокла и прилипла к коже, и он заставил себя тихонько, прерывисто вдохнуть.
«Не горячись. Никто не увидит того, чего ты не хочешь показывать». Надеясь затеряться среди стоявших рядом охранников, он понял, что деваться больше некуда. «Просто дыши».
— Таким образом, Джабба, — продолжала стоявшая впереди Садики, — до меня продолжают доходить слухи, что ты посылаешь своих агентов в мою тюрьму под видом надзирателей. Надеюсь, ты прояснишь это для меня. — Махнув рукой в сторону девяти присутствовавших в дежурке охранников, она добавила: — Ты знаком с кем-нибудь из этих людей?
Смайт затаил дыхание. Ни один из офицеров не шелохнулся. Прищуренные глазки хатта с голограммы вяло двигались туда-сюда, обводя комнату. Наконец он испустил медленный гортанный смех, насмешливое «хо-хо-хо», одновременно Смайт ощутил неприятное чувство, будто в животе у него лежит кусок льда. Ранее он слышал этот смех лишь однажды, но этого оказалось более чем достаточно.