Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса

— Ну, скажете тоже — смерть. Банальный ход сюжета. Вообще, с литературной точки зрения… этот ход… ну…

— Да-да, я вас понимаю. Я думаю, что данный сюжет…

Я весёленький солдатик оловянный,
Я смеюсь и улыбаюсь постоянно.
Я шагаю в никуда,
Надо мной горит звезда,
Но звезда от ёлки светит как-то странно.

А вокруг — леса, поля, как на обложке.
Нарисованные люди, тигры, кошки.
Зелень чистая травы
И окружность головы,
Для реальности неровная немножко.

А за кромкою листа — пустая бездна.
Там рыдают голоса куском железным.
Там смеётся пустота,
Там идёт другая — та,
Звать её сюда, конечно, бесполезно.

Я весёленький солдатик из бумаги,
И улыбка в пол-лица полна отваги.
А за краем — только вой,
Я забыла голос свой,
Я рисунок стёртый на куске бумаги.

Звёзды жёлтые на чёрном-чёрном небе.
Косы русые на мягком-мягком хлебе.
Где-то нарисован бой,
С нарисованной стрелой
Мчится воин,
Не заботясь о ночлеге.

Я на плоскости листа иду неслышно.
Эта песенка проста — её не слышат.
А за мной несётся вой,
С нарисованной косой
Ходит следом смерть —
И дышит, дышит, дышит…

Крик.

Ти-хо…

— Так о чём это мы?

Крик.

Ти-хо, вам же сказали…

— О формализации сюжета, коллега.

Крик.

— Послушайте, да что у меня всё время пищит в ухе?

— Думаю, это давление. У меня есть таблетка.

Опалённые цветы, чёрные, чёрные — пепел лохмьями по земле.

Заревые зарницы в пол-неба.

Чёрная тропинка в чащу.

Обгорелые ветки.

Мёртвая земля.

Сквозь излом ветвей — горит в небе звезда.

У неё багровый взгляд, у неё оскал хищного зверя.

Она притягивает глаза, она забирает душу.

В лесу полумрак. Там вечно полумрак — будто поздней осенью, в поздний вечер.

Горит окошко вдали.

Тропинка к дому.

Под лучами злой звезды возвращаюсь к себе.

Один, оставшийся на земле.

Я открываю дверь.

Кто-то встретит?

— Так вот, оригинальность данной концепции…

Осколки багровых пиков, привкус серы на губах — лето. Дороги тьмы привели нас сюда, в край, где чёрными хлопьями на землю падает снег.

Дороги чёрных дней, багровых бликов на земле — лето. Дороги побега в бесконечный тоннель, в овраг — в небытиё.

Дороги чёрных лент, багровые всполохи в мозгу и в небе — лето. Лето, перевёрнутое кверху дном — гулким ведром, накрывшим мир и успокоившим совесть.

Багровые дороги небытия — лето. Привкус асфальта на губах, бесконечная, тошнотная жара с рыжим полыхающим небом, с безвоздушьем вокруг, в самой сердцевине земли — рыжие небеса, перевёрнутые пики, ржавое солнце — лето — лиловый отблеск на твоём лице…

Рыжие пики гор — лето, лето опрокинутого мира, зубастых дорог, щёлкающих челюстями провалов — бездна, откуда тянутся тошнотные струи мглы…

Озверевший оскал дорог, безногая судьба — лето — пики гор, встающие на пути — и бездна бездн, заполняющая сердце.

Лето. Пора смерти. Пора разлагающихся трупов, больной, медленной крови — пора тоски.

Лето. Опустошённая душа моя.

— Экзистенциональные поиски…

Никто не слышит?

Не надо.

Я когда-то существовало. Давно. За серыми лохмами шуршащего звуками пространства. Клочки бытия. Серый туман. Полуразвоплощение.

За серой изоляционной ватой двигаются существа. За туманами иногда проступает. Не такие, как я. Сгусток сознания в пространственном бытии. Другие. Абрисы фигур. Слова. Жесты. Прошло невообразимо долгое время, прежде чем я научилось их различать.

Они меня не слышат. Не ощущают. У них есть то, что защищает их сильней, чем слой изоляционной ваты. Их тело. Их страх. Они боятся всего, что пахнет неизвестностью. А в большинстве случаев просто глухие.

Но я есть. Я когда-то существовало. Не помню, когда. Памяти нет. Туман. Я знаю лишь, что я это я. Без зрения. Без слуха. Без осязания. Безо всего. Серый туман, вата — всего лишь термины, которыми я пытаюсь обозначить инобытиё. Назвал — значит определил. Отделил. Выделил из тумана. Какая бессмысленная игра.

Я когда-то было. Я есть сейчас. Мороком среди тьмы. Чуть более плотным комком среди вечных сумерек. Без дна. Без верха. Без пространственных стен. Безо всего.

Всё, что во мне осталось — моя злоба. Моя воля, перелившаяся в злость. Давний запал, о котором не помню ничего. Моё желание выжить — зацепилось за непримиримый порыв. Я не помню, почему. Я знаю, что поклялось остаться.