Момент, который она никогда не забудет. Чувства, которые не стереть, как бы ни хотелось. Поначалу больно и страшно, а потом понимаешь, что ты не одна и так бывает. Кристалл не инициируется. Бывает, проявляется не сразу. Осознаешь, что в тебе лишь часть кристалла.
Не сразу. Долго и очень болезненно.
– Не мое место, – глухо повторила Феликса и поднялась.
Ноги сами понесли к двери.
– Прости, Феникс! – прилетело в спину от Эмбер. – Это правда.
Вышла не оборачиваясь, захлопывая дверь.
Именно так сказала Мими, когда после инициации на обеде Феликса по привычке хотела сесть рядом.
Так, в двух предложениях, и закончилась дружба.
Эванс попала на синий поток, практически сразу присоединившись к свите Дейвила. Смеялась над их подколами, направленными на унижение непроявленных.
Махнула рукой, будто воспоминания – назойливые мухи, которых можно так легко прогнать.
Мысленно она прожила это миллион раз. Не хотелось проживать миллион первый.
Кажется, что она снова там, в большом зале, только теперь действующие лица поменялись.
Те же слова. Также ранят. Нещадно полосуют по сердцу, рассекают, вытаскивая душу. Безжалостно. Без обезболивания. И так же непонятно, почему от нее отвернулись те, кто, вроде, был близок? И как теперь с этим жить?
В бывшей комнате Дейвила царила своя атмосфера. Из гостиной доносился шум сборища синих. Слишком громко, раздражает, но сегодня можно. Первый день последнего года, его надо запомнить.
Такое не забудешь.
Дейвил откинул голову на спинку дивана, подставляя шею поглаживаниям Мими. Ладонь автоматическим движением скользила по бедру с тонкой полоской ткани. Юбка задралась, делая длинные ноги бесконечными.
На нее всегда глазели. Облизывали, пускали слюни. Это всегда забавляло.
– Уоррингтон, ты втихую на нее дрочишь, я знаю, – Дейвил шлепнул по упругой заднице Эванс.
В шею уткнулся нос, а следом опалило рваное дыхание от несдерживаемого смеха.
– Я? Нет… я – нет…
– Врать так и не научился.
Уайт сразу подхватил тему, доводя Уоррингтона до пунцового цвета щек. Это всегда расслабляло. Парни ржут и спорят, Эванс трется свой задницей – все как раньше. Только тогда это работало, помогало задвинуть раздражение, злость и остановить бесконечную мешанину мыслей, от которой, сука, так раскалывалась голова.
Изменение оказалось слишком явным. Раздражение не ушло. Не притихло даже.
Шлюха Фоукс виртуозно довела до точки. Ее не должно быть в его башне. Он не хочет делить ее с ней. Не хочет видеть ее. Никогда. И факт, что этот вопрос ему не подвластен, подкидывал дров в топку.
– Что-то случилось? – Эванс потерлась носом о щеку.
Та дернулась, но она не заметила.
Ему должны быть приятны эти нежности? Знает ведь: ему не нравится. Выучила досконально. И все равно делает это снова и снова.
Отстранил от себя девушку, ловя полные непонимания и возмущения взгляд.