Дарующая жизнь (СИ)

Тоже было развлечение: наблюдать, как они друг на друга мечами машут. Первый раз она устроила им скандал: тоже удумали боевым оружием тренироваться, а они, хоть и не поняли, согласились драться учебными мечами – тупыми, как ложки. Это было красиво по-настоящему. Лена поняла выражения из книжек – они и правда танцевали. А в то же время она знала, что, будь мечи настоящими и будь этот танец не учебным, никакого восторга она не испытывала бы. А на это зрелище сбегались посмотреть и гвардейцы, и аристократы, и женщины всех мастей. Голый по пояс шут вился вокруг голого по пояс Проводника, а потом вдруг Проводник начинал летать вокруг шута, а мечи мелькали так быстро, что только солнечные зайчики в глаза летели, увидеть же само движение было невозможно, и в этаком бешеном темпе они выдерживали не две-три минуты, а четверть часа… потом все-таки Маркус крепко припечатывал шута, или сбивал его с ног убийственным ударом плашмя, или останавливал тупую железку в миллиметре от его горла, или глаза, или сердца. Он был действительно Мастером. После первой же тренировки его авторитет взлетел выше крыши, зато начали приставать штатные дворцовые забияки, и если они очень уж надоедали, Маркус разделывался с ними этим тупым учебным мечом именно что за две минуты, почти не сходя с места, а у них оружие было настоящее. Шут опасался назойливых, но Маркус отмахнулся: «Человек пять опозорю, другие смекнут, что до меня им лет сто тренироваться на соломенных чучелах». Шута же он уважительно называл хорошим бойцом, и шуту это было явно приятно. Он с удовольствием учился и никогда не обижался, если Маркус шлепал его клинком пониже спины.

Правда, торс шута украшался синяками – силушку Маркус не сдерживал, но с этим Лене пришлось смириться. Мужчины долго на два голоса втолковывали ей, что нельзя всерьез тренироваться на деревянных мечах, это – для начинающих, учебный меч должен соответствовать боевому хотя бы по весу, а желательно и по остроте… Но тут Лена сказала категорическое нет, и смирились они.

* * *

Никаких глобальных перемен не происходило. Шута однажды пригласили в Гильдию магов, пришлось его отпустить, Маркус уверил, что только законченный недоумок решит вступить в схватку с парой молодых магов, у которых, чувствуется, руки чешутся проверить парочку заклинаний на живом материале. Обратно его привели под руки, и Лена уже была готова разнести всю эту Гильдию в мелкие щепочки, но он поклялся, что это к утру пройдет, что никто его не принуждал, что он сам отлично понимает, что такое Отражение, поэтому и позволил магам немножко пошариться у него в голове. Крамольных мыслей у него нет… по крайней мере, ничуть не больше, чем всегда было, а так как он шут и врать не умеет, то королю и Охранителю эти крамольные мысли известны давным-давно, а ежели маги и узнали о его отношениях со Светлой, так не сегодня, если уж Маркус их общую ауру видит, то Карис и подавно не слепой и исправно докладывает по начальству все, что видит, именно для этого его и приставили.

Лена всю ночь просидела возле его постели. Пытался выгнать – прикрикнула и напомнила, что и в какой форме он ей обещал. Подействовало. Маркус похрапывал на своей кровати, а шут, бледный до синевы, держал Лену за руку, старался ей улыбаться, хотя было ему по-настоящему плохо, а как плохо – он объяснить не мог, плохо – и все, это нормальная реакция нормального человека на магическое вмешательство, ничего не болит, только голова кружится, тошнит и сердце заходится. Лена положила ладонь ему на грудь и пообещала себя высказать магам все, что она о них думает. Высказать Карису и потребовать, чтоб передал по инстанции. Не рискнет отказать. Сердце у шута шло вразнос, такой аритмии Лена в своей жизни не видела. Он трудно дышал, постоянно тянулся к кружке с водой, но в конце концов заснул, но спал беспокойно, вздрагивал, широко открывал глаза и снова засыпал…

Утром сердце утихло, и он успокоился, губы порозовели, и Лена прикорнула рядом, помня слова Лиасса о контакте обнаженной кожи – даже рукав платья закатала повыше, чтоб обнимать голой рукой, но не смущать Маркуса.