Дарующий звезды

И вот после долгой зимы, в течение которой Гидеон посещал бесконечные балы и коктейли, по уик-эндам пропадал в домах своих друзей или тусовался в Лондоне, Элис мало-помалу выпала из всех списков приглашенных и в основном сидела дома, занимаясь без особого энтузиазма неряшливым вышиванием. Ее единственными выходами в свет были визиты в компании матери к престарелым родственникам или посещение собраний Женского института, где обсуждались такие животрепещущие темы, как выпечка тортов, составление букетов и «Жития святых». Короче, все будто сговорились свести Элис смертельной тоской в могилу. Элис перестала расспрашивать Гидеона о подробностях светских вечеринок, поскольку от этого ей становилось только хуже. В результате она угрюмо играла в канасту, с небрежным видом жульничала во время игры в «Монополию» или сидела, положив голову на руки, за кухонным столом и слушала радио, где обещали большой мир за пределами душного мирка ее проблем.

Итак, два месяца спустя, одним прекрасным воскресным днем на церковном весеннем фестивале совершенно неожиданно появился Беннетт Ван Клив, с его американским акцентом, квадратной челюстью и белокурыми волосами, который принес с собой запахи другого мира, расположенного за миллионы миль от Суррея. Он мог бы быть даже Горбуном из собора Парижской Богоматери, и тогда Элис наверняка согласилась бы, что перебраться на колокольню – действительно отличная идея, спасибо большое.

Все мужчины, как обычно, смотрели на Элис, и Беннетт был сражен наповал элегантной молодой англичанкой с огромными глазами, со стильно подстриженными волнистыми светлыми волосами, с таким чистым звонким голосом, какого ему еще не доводилось слышать у себя в Лексингтоне. И, как заметил его отец, судя по изысканным манерам и умению изящно поднимать чашечку чая, она вполне могла бы быть британской принцессой. А когда мать Элис призналась, что благодаря брачным связям два поколения назад у них в роду была даже герцогиня, старший Ван Клив едва не испустил дух от радости:

– Герцогиня? Королевских кровей? О, Беннетт, разве это не польстило бы твоей дорогой матушке?

Отец и сын совершали поездку по Европе с миссией программы помощи по линии Объединенной церкви Христа Восточного Кентукки, чтобы проверить, как почитается вера за пределами Америки. Мистер Ван Клив спонсировал также нескольких участников миссии в память о своей покойной жене Долорес, как он имел обыкновение говорить, когда в разговоре наступало временное затишье. Возможно, он и был бизнесменом, но это ничего не значило, абсолютно ничего, если работа не делалась под Божественным покровительством. Элис показалось, что его несколько обескуражили скромные и не слишком бурные проявления религиозного рвения у прихожан церкви Святой Марии, а прихожане в свою очередь были поражены страстной речью пастора Макинтоша о сере и адском пламени. Бедную миссис Арбатнот даже пришлось вывести через боковую дверь на свежий воздух. Но если британцам и не хватало набожности, то, как заметил мистер Ван Клив, они с лихвой компенсировали это своими церквями, своими кафедральными соборами и всей своей историей. А разве это само по себе не являлось духовным опытом?

Тем временем Элис и Беннетт были целиком поглощены собственным, ничуть не менее духовным опытом. Они прощались, держась за руки и обмениваясь пылкими заверениями в нежных чувствах, несколько экзальтированными в свете неотвратимой разлуки. А еще они обменивались письмами, пользуясь его остановками в Реймсе, Барселоне и Мадриде. Обмен этот достиг почти лихорадочного напряжения во время приезда Беннетта в Рим, и, когда на обратном пути он сделал Элис предложение, это стало сюрпризом лишь для самых неосведомленных домочадцев, а Элис с проворством птички, увидевшей, что дверца клетки внезапно распахнулась, колебалась не дольше полсекунды, прежде чем сказать «да» своему сгорающему от любви – и уже восхитительно загоревшему – американцу. Ну и какая девушка не сказала бы «да» красивому мужчине с квадратной челюстью, который смотрел на нее как на хрупкую статуэтку? Тем более что все последние месяцы остальные смотрели на нее как на зачумленную.

– Ты само совершенство. – Они сидели, с поднятыми от ветра воротниками, на качелях в саду родителей Элис, Беннетт сжимал ее узкое запястье, а отцы молодых людей благосклонно следили за ними из окна библиотеки, причем оба чувствовали облегчение, хотя и по разным причинам. – Ты такая нежная и утонченная. Совсем как чистокровная лошадь.

– А ты до неприличия красив. Совсем как кинозвезда.

– Маме ты бы очень понравилась. – Он провел пальцем по щеке Элис. – Ты похожа на фарфоровую куклу.

Шесть месяцев спустя он уже не считал ее фарфоровой куклой. Элис была в этом абсолютна уверена.