Дарующий звезды

Элис испытала двойной шок, поскольку, помимо злости, она еще никогда не видела у местных семей особо сильных проявлений эмоций, разве что вялое неодобрение или изумление. Обитатели гор не привыкли демонстрировать свою слабость. А потому это зрелище было невыносимым. Элис наклонилась и обняла Кэтлин, тело которой сотрясалось от рыданий с такой силой, что Элис начала трястись вместе с ней. Она сжала Кэтлин обеими руками, притянула ее к себе, чтобы та выплакалась, и держала настолько крепко, что скорбь, выплескивающаяся из груди Кэтлин, стала физически ощутимой и тяжесть этого бремени могильным камнем легла на плечи обеих женщин. Элис прислонила голову к голове Кэтлин, пытаясь взять на себя частицу ее тоски, сказать без слов, что еще осталась красота в этом мире, пусть даже иногда от человека требуется каждая крупица сил, чтобы ее найти. И вот наконец всхлипывания стихли, словно набегающие на берег волны. Теперь Кэтлин лишь шмыгала носом и периодически икала, от смущения качая головой и вытирая ладонью глаза.

– Простите. Простите. Простите.

– Не надо, – прошептала Элис. – Тебе не за что просить прощения. – Она взяла Кэтлин за руки. – Это ведь замечательно, когда ты можешь кого-то так сильно любить.

Кэтлин подняла голову, устремив на Элис взгляд опухших глаз, обведенных красными кругами, и стиснула ее тонкие, сильные, загрубевшие руки.

– Простите меня, – повторила она.

На этот раз Кэтлин имела в виду совсем другое. Элис продолжала смотреть ей в глаза, пока Кэтлин не выпустила ее руку. Вдова вытерла слезы ребром ладони и бросила взгляд на все еще спавших детей.

– Боже мой, вам, пожалуй, пора, – сказала она. – Ведь предстоит объехать еще кучу домов. Бог его знает, что там будет с погодой. Да и мне лучше разбудить детей, а то опять будут полночи колобродить.

Элис не сдвинулась с места:

– Кэтлин?

– Да? – Кэтлин снова улыбнулась, нерешительно, но очень старательно, сжав в кулак все свои силы.

Элис положила книги на колени:

– Хочешь… хочешь я тебе немного почитаю?

Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать[3].

Две женщины сидели в крошечной хижине, прилепившейся к склону большой горы, небо тем временем начало темнеть, и золотистые лучи света от зажженных ламп просачивались в щели между широкими дубовыми досками, которыми были обшиты стены. Одна женщина читала, ее голос был спокойным и четким, а другая сидела, поджав под себя ноги, задумчиво подперев голову ладонью. Время медленно шло, но женщины не обращали на это внимания, и дети, проснувшись, не стали плакать, а просто сидели и тихонько слушали, почти ничего не понимая из сказанного. Час спустя женщины уже стояли в дверях, крепко обнявшись под влиянием минуты.

Они пожелали друг другу счастливого Рождества, и обе криво улыбнулись, понимая, что каждой из них придется стоически продержаться до конца года.

– До скорого свидания, – сказала Кэтлин.

– Да, – ответила Элис, – до скорого свидания.

С этими словами Элис обмоталась шарфом до самых глаз, села на маленькую пегую лошадку и отправилась обратно в город.

* * *

Конечно, было ужасно тоскливо сидеть одному дома после многих лет шахтерского братства, поэтому Уильяму нравилось слушать рассказы Софии о проведенном в библиотеке дне. Он знал все об анонимных письмах Марджери семьям, проживающим в районе Норт-Риджа, о том, кто какие книги спрашивает в библиотеке, о разгорающейся любви мистера Фредерика к мисс Элис, а также о том, как мисс Элис словно застыла, уподобившись постепенно затягивающему воду льду, когда этот дурак Беннетт Ван Клив стал проявлять по отношению к ней демонстративную холодность, постепенно убивая ее любовь к нему.

– Так ты думаешь, он один из них? – поинтересовался Уильям. – Из тех мужчин, кто предпочитает… других мужчин?

– Кто знает? Насколько я понимаю, этот парень любит лишь свое отражение в зеркале и вместо жены каждый день целует холодное стекло, – ответила София, с удовольствием наблюдая за тем, как ее брат буквально сложился пополам от смеха, что в последнее время случалось с ним нечасто.

Однако сегодня София зареклась что-либо рассказывать брату. Вернувшись, Элис тяжело опустилась на плетеный стул в углу, словно вся тяжесть мира легла ей на плечи.