Дарвин

В четвертом издании «Происхождения видов» Дарвин сказал, что если мутант родился, то он может «передать свой признак при скрещивании с обычной формой». Этому Дженкин тоже не верил. «Ясно, что каждое отклонение целиком не передастся, поскольку иначе одному и тому же животному, возможно, придется быть большим в отца и маленьким в мать, иметь длинный нос в дедушку и короткий в бабушку, то есть оно должно будет воспроизвести в себе бесчисленные противоречивые особенности его предков, все полностью и неизменно, а это выглядит столь же невозможным, как одновременно быть и не быть». То, что было очевидно для Нодэна, Менделя и Дарвина — что живое существо действительно «воспроизводит бесчисленные противоречивые особенности его предков», — Дженкину казалось смешным: он ведь был инженер и садоводством не занимался.

Но даже если бы подобное явление существовало, оно, по Дженкину, не имело бы ничего общего с теорией Дарвина, а означало, что «новая сильная разновидность, не скрещивающаяся с прежней, ее вытеснит, а это было известно задолго до изобретения "естественного отбора"». Опять инженерное мышление: Дженкин не счел нужным пояснить, что такое «сильная» и «слабая» разновидность и почему «сильная» вытесняет «слабую», считая эти свойства абсолютными: как сила в десять ньютонов «сильнее» силы в пять ньютонов, так и «сильное» животное «пересиливает»; мысли Дарвина о том, что «сильных» и «слабых» не бывает, а вид вытесняет другой лишь потому, что при освоении конкретной ниши его качества оказались более полезными, и это и есть естественный отбор, Дженкин просто не понял. Но суть его претензии-то, что одинокий мутант не сможет успешно передать потомкам свои черты, — выглядит весомо и ставит в тупик не только современников Дженкина, но и наших. Действительно, сын получает от отца лишь половину генов, внук от деда — четверть, и так далее…

Дарвин воспринял этот довод очень серьезно. Есть даже легенды, будто он усомнился в своем открытии. В действительности он писал друзьям, что статья Дженкина «была полезна как никакая другая». Уоллесу: «Я думал, индивидуальные различия самые важные, но я был слеп и думал, что если изменился один-единственный индивидуум, то это легко сохранится». В пятом издании «Происхождения видов» он заменил слово «индивид» (появился отличающийся индивид) на «индивиды» и упомянул Дженкина: «Для меня было ясно, что сохранение в естественном состоянии какого-либо случайного уклонения в строении… происходит нечасто, и если даже первоначально оно сохраняется, то затем обычно утрачивается вследствие последующего скрещивания с обыкновенными особями. Тем не менее пока я не прочитал талантливой и ценной статьи в «North British Review», я не оценивал вполне, как редко могли сохраняться в потомстве единичные вариации». Из письма к Кингсли: «Вместо того чтобы говорить, как я неосторожно делал раньше, что одна птица внезапно появилась с клювом подлиннее, чем у других, я теперь скажу, что из всех птиц, ежегодно рождающихся, некоторые будут иметь клюв чуточку длиннее, а некоторые чуточку короче и что при условиях, в которых длинный клюв был бы полезен, все индивидуумы с клювами подлиннее будут лучше выживать, чем те, у которых клювы покороче». Это одна из удачных формулировок открытого им закона, никаких дополнительных терминов, вроде естественного отбора, не требуется. Поскольку одинаковых птиц не существует, то, ясное дело, у одних клювы подлиннее, у других покороче (не могут же у всех быть короче — короче чего?); и если длинноклювость полезна для освоения какой-то ниши, длинноклювики будут размножаться все успешнее, а короткоклювики постепенно сойдут на нет (или освоят другую нишу, где короткоклювость — преимущество).

В популярных статьях о «кошмаре Дженкина» пишут примерно следующее: и он, и Дарвин, как все в то время, верили в «слитную наследственность», «кровь» по-старинному, поэтому Дарвин не сумел оспорить Дженкина, но генетика доказала, что гены не сливаются и не теряются, а переходят из поколения в поколение в скрытом виде, что и доказывает уравнение Харди — Вайнберга (какой же дурак не знает уравнения Харди — Вайнберга?). «Лирик», не расстраивайтесь: все можно объяснить проще. В «слитную наследственность» Дарвин не очень-то верил, скорее уж в какую-то супердискретную: есть геммулы руки, геммулы ноги, и все они разные. Но в данном случае это не так важно, как открытый им естественный отбор.