Дарвиния

Его Мировая война была моцартовской симфонией. А Преображение Европы – «Волшебной флейтой».

– Ты хочешь сказать, что мы находимся внутри Архива?

Он спокойно кивнул.

Меня пробрала дрожь.

– То есть… получается, что я своего рода справочник по истории? Или, по крайней мере, страница из него? Или параграф?

– По задумке – да, – произнес он.

Осмыслить все это, конечно, было очень сложно, даже притом, что я готов был впитывать услышанное как губка. Каролина, я представляю, как ты будешь все это читать… Наверняка решишь, что я сошел с ума.

Возможно, ты права. Да я, наверное, и сам предпочел бы так думать.

Но мне не дает покоя вопрос, кому именно адресовано это письмо. Тебе, в смысле той Каролине, которая теперь живет в Австралии, или той другой Каролине, чей образ был со мной на континенте, Каролине, мысль о которой поддерживала меня там.

Может, она не исчезла совсем, та Каролина. Может, она сейчас читает эти строки, стоя у тебя за плечом.

Ты понимаешь всю чудовищность того, что этот призрак сказал мне?

Он заявил – в открытую и без обиняков, – что весь мир вокруг меня, мир, в котором мы с тобой обитаем, на самом деле не более чем долговременная иллюзия, заключенная внутри машины, находящейся в конце времен.

Это было уже слишком даже для меня, несмотря на все мое увлечение произведениями Берроуза, Верна и Уэллса.

– Я не могу объяснить это в более понятных терминах, – сказал он, – как и просить тебя о чем-то большем, нежели обдумать такую вероятность.

Дальше – больше. Пока мы были «справочником по истории», Каролина, каждое событие, каждое действие было предопределено, поскольку являлось механическим повторением того, что случилось когда-то давно, – хотя, разумеется, нам неоткуда было об этом узнать.

Но пси-жизнь внесла в систему «хаос» (это слово солдата) – эквивалент того, что теологи именуют свободной волей!

Что означает, сказал солдат, что ты, и я, и все остальные разумные существа, которые были «смоделированы» в Архиве, стали независимыми, непредсказуемыми духовными сущностями – то есть настоящими жизнями, новыми жизнями, которых Разум клялся защищать!

Иными словами, вторжение пси-жизни освободило нас от механического существования… несмотря на то что пси-жизнь намерена держать нас в заложниках и в конечном итоге уничтожить.

(Меня подмывает думать об этих представляющих пси-жизнь сущностях как о мятежных ангелах. Принеся зло в сей мир, они дали нам статус высокодуховных существ. И несмотря на то что они нас освободили, мы должны биться с ними насмерть!)

Мы еще некоторое время поговорили, пока остатки утреннего тумана не рассеялись и небо не просветлело. В свете дня солдат стал казаться еще более призрачным. Он отбрасывал тень, но она была не такая густая, как моя.

Под конец я задал самый важный вопрос: зачем он пришел и чего хочет от меня?

Ответ был долгим, и он лишил меня душевного равновесия.

Солдат попросил о помощи.

Я ему отказал.

Доктор Салливан, споря с Престоном Финчем, частенько отвечал ему цитатами из епископа Беркли. Одна фраза засела у меня в памяти. «Явления и действия являются тем, чем они являются, и последствия их будут такими, какими будут; зачем же тогда нам хотеть обманываться?»

И все же иногда мы этого хотим, Каролина. Иногда мы хотим обманываться.

Возможно, ты удивишься, узнав, что я возвращаюсь на континент. Скорее всего, отправлюсь в какое-нибудь средиземноморское поселение: Фейетвилл или Оро-Дельту. Там теплый климат. И свежие перспективы.

Но я упомянул, что хочу попросить тебя об одном одолжении.

Ты вольна жить своей жизнью в Австралии так, как тебе вздумается, Каролина. Знаю, будучи моей женой, ты жила с грузом неудовлетворенности, который я так и не смог снять с твоих плеч. Возможно, ты нашла способ избавиться от этого груза раз и навсегда. Очень на это надеюсь. Я не стану подвергать твои решения сомнению и не явлюсь за Лили без приглашения.

Но, пожалуйста, – это единственное, о чем я тебя прошу, – пожалуйста, не позволяй Лили жить дальше с убеждением, что я мертв.

Я отправляю это письмо с мистером Барнсом, который отплывает на гуманитарном судне Красного Креста в Сидней, с поручением передать его любому родственнику лейтенанта Колина Уотсона. Я особо оговорил: он не должен делать ничего такого, что могло бы скомпрометировать лейтенанта в глазах армии. Мистер Барнс производит впечатление человека, заслуживающего доверия и благоразумного.

Кроме того, прилагаю свои записки с зимовки на континенте. Считай их письмами, которые я не смог отправить. Возможно, когда Лили станет старше, она захочет их прочитать.

Я знаю, что не был мужем, на которого ты рассчитывала. И очень надеюсь, что время и память будут к нам обоим милосердны.

Сомневаюсь, что мы когда-нибудь увидимся снова.

Но, пожалуйста, напоминай обо мне Лили. Возможно, все мы лишь фантомы, живущие внутри машины. Наверное, доктору Салливану было бы любопытно услышать это объяснение. Но кем бы мы ни были – мы есть. Лили моя дочь. Я люблю ее. По крайней мере, эта любовь точно реальна. Пожалуйста, скажи ей об этом. Передай ей, что я очень ее люблю и буду любить всегда.