Дарвинизм в XX веке

Сторонники возрождения телеологии старались не замечать те факты, объяснить которые ламаркизм был бессилен. А таких фактов было много. Почему, например, у насекомых, потерявших способность к полету, редуцируются крылья (мертвая хитиновая пленка), а мышцы остаются? Целесообразность формы яйца кайры очевидна — оно кубаревидное и не может скатиться с маленького выступа скалы, на которой кайра делает свое примитивное гнездо. Но ведь форма уже снесенного яйца не изменяется, и было бы уж совсем нелепо утверждать, что на него влияют размеры гнезда. Есть небольшие орхидеи из рода Офрис. Их цветы настолько похожи на пчел или шмелей, что самцы этих перепончатокрылых пытаются с ними спариваться — и в результате опыляют. Попробуйте объяснить этот признак прямым приспособлением… Вообще ламаркизм абсолютно беспомощен в объяснении адаптации (приспособлений) организмов друг к другу, иными словами, в объяснении биотических взаимоотношений.

Кажется странным, почему именно появление дарвинизма дало толчок к возрождению забытой концепции Ламарка. Дело в том, что неопределенная изменчивость, по Дарвину, ненаправленна и лишь случайно может оказаться приспособительной. Что же, получается, что эволюция происходит за счет случайностей? Это могли принять далеко не все.

И тут мы опять возвращаемся к «проклятым вечным вопросам», к истокам философской мысли, на сей раз к проблеме случайного и необходимого.

Первые философы-материалисты отрицали существование случайности как объективной категории. Согласно Демокриту, все явления в природе объединены причинными связями. Случайности нет: железная необходимость, с которой все совершается, управляет всем миром. Это Судьба (ананке, рок, фатум римлян), перед которой бессильны люди и боги.

Последователь Демокрита философ Эпикур дополнил его учение признанием случайности. Случайное отклонение атомов, согласно Эпикуру, уничтожает слепую необходимость. Но детерминизм Демокрита возродился в XVIII веке в трудах французских материалистов. Как остроумно заметил Ф. Энгельс, французский материализм пытался покончить со случайностью тем, что он вообще отрицал ее. Такой механический детерминизм «на словах отрицает случайность в общем, чтобы на деле признавать ее в каждом отдельном случае»[4]. Энгельс чрезвычайно высоко ценил Дарвина именно за то, что тот исходил «…из самой широкой, покоящейся на случайности, фактической основы»[5], из бесконечных случайных различий индивидов. В природе господствуют одновременно и случайность, и необходимость. Порядок и закономерность формируются из массы случайного.

Абсолютизация необходимости, отрицание роли случайных процессов перешли из XVIII в XIX век. Живы эти заблуждения и в наше время и так же, как и раньше, являются основой ряда ложных концепций эволюции (правда, столетием раньше они были распространены гораздо шире). Практически лишь немногие ученые после Дарвина высказывались против прямого приспособления организмов; среди них можно назвать Ф. Гальтона (основателя биометрии), А. Уоллеса, в свое время разделившего с Дарвином славу открытия естественного отбора, и в первую очередь Августа Вейсмана — основателя неодарвинизма. На воззрениях Вейсмана следует остановиться подробнее, так как они значительно повлияли на развитие эволюционной теории.

Существует весьма распространенное мнение, что чуть ли не единственная заслуга этого немецкого ученого заключается в том, что он отрезал хвосты у белых мышей на протяжении двадцати двух поколений и измерял длину хвостов у нарождающихся потомков. Не получив в итоге никакого результата, подтверждающего влияние механических повреждений на наследственность, он пришел к выводу: гипотеза Ламарка о наследовании приобретенных признаков неверна.

Ограничься Вейсман этим опытом, о нем бы сейчас не стоило и вспоминать. Подобные эксперименты люди проводили в течение гораздо большего числа поколений. Например, многим породам собак в молодом возрасте издавна отрезают хвосты, а то и уши — однако каждый молодой фокстерьер и по сие время подвергается этой малоприятной операции. Нет, Вейсман сделал гораздо больше! В эпоху, когда антидарвинисты воскрешали ламаркизм, он четко сформулировал положения, которые и сейчас сохраняют свою силу:

1. Он постулировал разделение организма на так называемую сому и зародышевую плазму (аналоги современных фенотипа и генотипа, о которых речь пойдет дальше).

2. Он указал, что наследственны только те изменения, которые затрагивают зародышевую плазму (в первых работах Вейсман даже переоценил стабильность последней, считая, что причиной изменчивости является лишь смешение родительских зародышевых плазм, возникающее при скрещивании).

3. Он догадался, где в клетках располагается эта, пока гипотетическая, зародышевая плазма (не подозревая, что еще в 1869 году швейцарский химик Иоганн Фридрих Мишер держал «вещество наследственности» в руках, но об этом после).

В этом Вейсману помогли его прежние занятия цитологией (он увлекся общими проблемами эволюции, испортив глаза микроскопированием).