Алена обошла курятник и теплицу и оказалась перед входом в дом. Хотя жилье бабушки Яни было сложно так назвать. Скорее, это был сарай, переделанный под летнюю дачу. Если смотреть на него с улицы, можно увидеть, как под гнетом времени, болезней и старости он покосился набок, готовый в любую минуту уйти на покой, превратившись в груду трухлявых досок. Но внутри было неожиданно уютно: там размещались две крошечные комнатки, одна из них была совмещена с кухней, в углу которой стояла печка. В другой комнате находились две кровати, шкаф, маленький столик и старый телевизор, транслирующий три канала. Потолки были такими низкими, что даже десятилетней Алене приходилось пригибать голову, чтобы не удариться. Вдоль дома тянулась большая скамейка, спинкой которой служила стена. Алена обожала этот дом и его многочисленных мохнатых обитателей: собачку Тяпу, котов Валика, Бориса и кошечку Марфу. Мужская половина питомцев была названа, как рассказывала сама бабушка Яня, в честь ее бывших мужей. Коты воинствующе восседали на скамейке, разглядывая проходящих по улице людей. Бабушка Яня сидела рядом и вылавливала блох в шерсти Тяпы, ловко раздавливая их ногтями.
– Доброе утро, бабушка Яня! – Алена уселась рядом на скамейку. – А где Марина?
– Она в доме, разбирает вещи. Сейчас выйдет.
– Вы не боитесь их? – Алена показала маленьким пальчиком на раздавленную блоху, которая следом за другими отправилась в стеклянную банку.
– А чего их бояться? – ухмыльнулась бабушка.
– Ну, а вдруг они перепрыгнут на вас! И поселяться в ваших волосах, – девочка скривилась, как после съеденного неспелого крыжовника.
– Эти блохи живут только на животных, люди их не интересуют.
Алена, сомневаясь в словах бабушки Яни, рефлекторно отсела подальше. Тут из дома вышла Марина, и девочка сразу же забыла о блохах, заключив подругу в крепкие объятия. Взявшись за руки, они прыгали на месте, поднимая с земли сухой песок.
– Ну все, все! Хватит! Сейчас все ноги будут черные! – сказала бабушка Яня, недовольно причмокивая языком.
– Бабушка, мы пойдем погуляем. Нам есть о чем поговорить, – серьезно сказала Марина. – Вернусь к обеду, – бросила она на ходу.
Алена знала Марину сколько себя помнила, ведь та была ее лучшей подругой. По крайней мере, в Барановичах. Дома в Орше у нее была еще одна близкая подруга Таня, и Алена никак не могла определиться, кто из них для нее важнее. Алена всегда считала Марину невероятно красивой. Ее огромные кукольные карие глаза с веером длинных ресниц, бледно-розовая кожа и губы в форме бантика напоминали ей лицо любимой куклы. Марина была худощавого телосложения и, в отличие от Барби, невысокого роста. Алене всегда казалось, что подругу плохо кормят, настолько худыми были ее руки и ноги. Марина жила на окраине города в двухкомнатной квартире с родителями и старшей сестрой. К бабушке она приезжала только на лето, точнее, родители загружали ее вещи в старенькие «Жигули» и высаживали дочку с сумкой возле калитки. Через минуту их машина скрывалась в известном направлении и возвращалась лишь в конце августа. Мама Марины была в ссоре со своей матерью, поэтому, привозя дочь, даже не открывала калитку, чтобы поздороваться. Что именно стало причиной их раздора, никто из посторонних не знал, а бабушка Яня подробности никому не рассказывала. Отец Марины много пил, порой даже поднимал руку на жену – девочка не раз видела их ссоры. Тогда она закрывала уши, пряталась в своей комнате и не выходила из нее, пока ужасные крики не стихали. Наверное, именно из-за этого в огромных голубых детских глазах поселилась печаль. Даже когда девочка улыбалась и смеялась от души, в них таилась тоска. Марина мало разговаривала, особенно в компании взрослых, прячась за спину подруги и тайком наблюдая за происходящим. Единственным человеком, которому она доверяла, была Алена.
Свою бабушку Яню девочка недолюбливала и побаивалась. Но родители не спрашивали, хочет она ехать к бабушке или нет. Они просто сажали ее в машину и оставляли здесь на долгих три месяца. Бабушка же, наоборот, была рада видеть внучку, но только в качестве еще одних рабочих рук: возраст был беспощаден к ней, забирая физические силы, а вместе с тем и возможность нормально работать. Поэтому Марина была для нее спасением: женщина поднимала внучку в семь утра и, пока солнце не усядется на трон на самой макушке неба, отправляла ее работать в огороде. Девочка привыкла к труду и не ныла от тяжелой работы, хотя звонкие голоса за забором и стук мяча о ворота заставляли ее маленькое сердце сжиматься до размеров изюминки. Но Марина знала: как только стрелки часов покажут двенадцать, она бросит тяпку и ведро, забитое доверху сорняками, и умчится сломя голову навстречу детству. Иногда бабушка заставляла помогать поливать огород, едва ли не силой забирая внучку с улицы, когда игра только набирала обороты. Девочка не плакала и не сопротивлялась, она покорно брала бабушкину руку и тенью исчезала за дряблым забором.