Та же честность столетием позже звучит в признании свт. Григория Великого: «И о жизни врагов мы молимся, и однако же боимся, как бы нас не услышал Бог» (Беседа 27, 8).
Пишу это слово с некоторой нерешительностью, которую прекрасно объясняет мой профессиональный анекдот (анекдот почти что про меня). Итак, представьте, что православный миссионер выступает перед образованной, интеллигентной университетской аудиторией. И по ходу своей речи он доходит до необходимости употребить неприличное слово — «бес». Миссионер не первый раз общается с подобного рода аудиторией, знаете ее привычки, вкусы и немощи. Он понимает, что эта публика еще слово «Бог» как следует не научилась понимать. В постсоветской образованской среде вместо этого непонятного слова принято употреблять что-нибудь попроще — скажем «Биоэнергоиформационное поле Вселенной». И понятно, что если в этой аудитории слово Бог норовят подменить каким-нибудь якобы синонимом (то «ноосферой» обзовут, то «Космосом», а то и вообще «мое высшее Я»), то уж слово «бес» тем более гарантированно вызовет возмущение просвещенной публики. Миссионер знает, насколько прав Дмитрий Мережковский «Черт хитер: он делает смешными тех, кто на него показывает» (цит. по: свящ. Сергий Желудков. Почему и я — христианин. Спб., 1996, с. 118). И тогда миссионер решает выразиться попонятнее, то есть на жаргоне своих слушателей. И говорит: «И вот в эту минуту к человеку обращается мировое трансцендентально-персональное онтологически-ипостазированное тоталитарное зло»… Тут бес высовывается из под его кафедры и переспрашивает: «Как-как ты меня назвал? Повтори, а то я не расслышал!».
Древний Патерик. М., 1899. с. 84. «У Господа разные святые: один приходит к Нему с радостью, другой — в суровости; и обоих Бог приемлет с любовью» (преп. Макарий Великий. Цит. по: митр. Вениамин (Федченков). Божии люди. М., 1991, с. 27).
«Ксеркс повелел бичевать Гелеспонт, наказав тремястами ударами бича, и затем погрузить в открытое море пару оков. Царь велел палачам сечь море, приговаривая варварские нечестивые слова: „О ты, горькая влага Гелеспонта!… По заслугам тебе ни один человек не станет приносить жертв как мутной и соленой воде“ (Геродот. История, 7, 35)
Кант И. Критика практического разума // Сочинения. М., 1965. Т. 4. Ч. 1. С. 458. Подробнее см. в моей книге «Христианская философия и пантеизм» (М., 1997. С. 120-128).
Впрочем, и тела юношей вызывали у Сократа (или пишущего от его лица Платона) весьма бурные эмоции: «Хармид же сел между мной и Критием. И уже с этого мгновения мною овладело смущение и разом исчезла та отвага, с которой я намеревался столь легко провести с ним беседу. Когда же он сделал движение, как бы намереваясь обратиться ко мне с вопросом, я узрел то, что скрывалось у него под верхней одеждой, и меня охватил пламень: я был вне себя» (Хармид. 155сd)
цит. по: La Creation et le Deluge d'apres les textes du Proche-Orient ancien. Supplement au Cahier Evangile, 64. p. 96. Впрочем, и у семитов были версии изначального самооплодотворения божества: «у финикийцев, если верить Филону была похожая картина: кусающий себя змей понимался как космогонический символ: первоначальный дух полюбил свои собственные начала и, соединившись с самим собой, произвел некое илистое начало, из которого уже произошло все» (Циркин Ю. Б. Карфаген и его культура. М., 1987, с. 170).