Дары Кандары.Сборник(СИ)

утренней мессы, солнце жёлтым пальцем коснулось купола…

Когда сёстры взломали дверь, они нашли мать Паолу недвижной и почти бездыханной. В правой руке

она сжимала распятие, в левой – пыльный цветок из тряпок. Сёстры думали, что в ближайшие дни им

придётся выбирать новую настоятельницу, но Господь уберёг. Две недели бреда и жара, страшный кризис –

три сестры едва могли удержать в постели мощное тело матушки, сутки тяжкого сна – и Паола пошла на

поправку. Чтобы как-то развлечься (сестра Маргарита запретила ей отягощать ум чтением) она стала

возиться с вышивкой и шитьём, отыскав под подушкой старую розу пустила и её в дело. Сёстры гадали, что

за таинство делает мать Паола, но до самого Рождества она настрого запретила заходить в её келью.

Вечером незадолго до праздничной мессы Паола собрала сестёр, ходячих больных и приютских

детишек в трапезной. По её указаниям сёстры натянули вдоль дальней стены длинную простыню, сшитую

из нескольких кусков полотна. Потом на две минуты задули свечи, а когда снова зажгли огонь – перед

занавесом уже возвышался разукрашенный пышный вертеп и ушастый осёл торопился везти в Египет

беременную Марию.

– А расскажем мы вам байку да не зря:

Про злодейского про Ирода Царя,

Саломею голышом и мать её,

Про нелёгкое Иосифа житьё,

Как придумка серохвостого осла

И Марию и младенчика спасла…

Зал смеялся и плакал – текст истории Рождества отличался от принятого, да и шуточки царя Ирода

были под цвет красной розе девы Марии. Дети хлопали и пищали, взрослым тоже не сиделось на месте. Под

финальную фарандолу все дружно притопывали – кабы не трапезная, а базарная площадь – вот бы пуститься

в пляс. Святое ж дело, праздник какой – Рождество!

Сестра Беата потом написала письмо самому Папе, но что он ответил – мы вам не скажем. Лучше

взять старых тряпок и вырезать чьё-то платье и собрать из папье-маше чью-то голову и исколоть пальцы,

сшивая занавес… Представление начинается – чей выход?

Не стреляй!

Джуда шваркнуло по глазам мокрой плёткой волны. Макинтош протекал у шеи, подлая влага

сочилась внутрь – в теплоту буршлата, в красную шерсть фуфайки, к голому зябкому телу. Штурвал

скрипел, стакселя хлопали, палуба словно плыла под ногами. Жёлтый фонарь на носу «Дамиетты» перестал

притягивать взор, чёрное крошево брызг наконец разделилось на небо и море. Завтра шхуна придёт в

Бристоль, два дня на разгрузку – много бочек вина и масла, мешки с инжиром, бочонки с перцем и

ароматной гвоздикой – и гуляй себе вволю, матрос! Красавица «Дамиетта» казалась Джуду чересчур

чистенькой, слишком благочестивой. О капитане болтали, будто он ходил на Армаду под началом самого

Дрейка и так же как мрачный Френсис умел завязывать ветер морским узлом. Но грог матросам выдавали

только по воскресеньям, а за каждое богохульство полагалось по лишней вахте. Не о такой жизни мечтал

Джуд Хамдрам, впервые поднимаясь на палубу. …Говорят, что в Бристоле вербовщики собирают

отчаянных молодцов для каперов – кувыркаться в зелёных волнах южного океана, щипать за бока жирных

испанцев и разряженных, словно девки, французов, вволю палить, пить ром каждый день и получать за труд

полновесное золото…

Наконец море стихло и небо стихло. Белый серпик луны зацепился за рею. Джуд вздохнул – через

несколько долгих минут рында ударит в седьмой раз и Билли Боу, добрый старина Билли высунет сонную

морду из кубрика, чтобы сменить приятеля. Можно будет сжевать припасённый с обеда сухарь, скинуть

мокрый буршлат, разуться… Ресницы матроса слипались словно сами собой, голова опустилась и Джуд

ткнулся носом в колючий канат…

– Очнись, щенок! – прохрипел над ухом знакомый голос, – Гляди! Когда ещё такое увидишь.

Джуд вздрогнул – капитан испугал его. В глазах мутилось после секундного сна, туманное молоко

шевелилось и двигалось… Это же птицы! Сотни белых, безмолвных словно призраки, альбатросов

закружили над мачтами, то по спирали взмывая вверх, то паря на распластанных крыльях, то падая вниз к

самой палубе. Медленные движения, быстрые взгляды, хлопанье мощных крыльев – словно господь послал

ангелов провожать «Дамиетту» до порта.

– Птичий вторник. Альбатросы – это мертвые моряки – те кто умер без покаяния и похоронен в море.

Раз в году незадолго перед рассветом они ищут знакомые корабли – чтобы мы вспоминали о мёртвых, и

молились, чаще молились за их грешные души, – угол рта у сурового капитана Мюррея искривился на миг.

– Да, сэр, – отчеканил Джуд. Ему стало чертовски стыдно – чуть не уснул. А это святоша сделал вид,

будто всё окей. И на чаек дурацких пялится. …Величественный, плавный птичий танец и вправду походил

на молитву, лучи рассвета касались широких крыльев. Кэп задрал к небу лобастую голову и шевелил

губами, повторяя слова заупокойной службы. Его крупные кулаки были сжаты так, что побелели суставы. За

спиной задышали – старина Билли тоже вылез на палубу и одноглазый Йорк с ним и Поллок и Бижу. Кок

Маржолен тяжело опустился на колени, по круглому лицу добряка потекли настоящие слёзы. Чёртовы

альбатросы словно зачаровали команду… и его тоже. Полный бешенства Джуд отпустил штурвал, на глаза