Дары ненависти

Словно услышав мысли Грэйн – или угадав ее намерения, шуриа вдруг принялась извиваться и дрыгать ногами, но против бешеной ролфи эти усилия были обречены. Эрна Кэдвен даже не заметила отчаянных попыток Джоэйн вырваться. Подскочив к борту, она с размаху швырнула добычу в ледяные волны Лаирдэйн и, вытянув руки, прыгнула следом.

Грэйн и Джона

Холодная вода обожгла кожу почти так же, как кипяток. Лиридона стиснула в ледяном кулаке сердце Джоны, мокрая юбка мгновенно стреножила почище самых крепких пут, и только резкая боль от натянутых, как струна, волос, свидетельствовала, что дух шуриа цепляется за тело, а не выскользнул в объятия реки. А ведь самое время вспомнить про незавидную участь ее обитателей, тех, которые о хвостах и чешуях.

Рыба, собственно, тоже жива до тех пор, пока находится в воде и пока рыбак не рванет изо рта крючок. Хорошо, если тот зацепился за губу, а если зазубренное острие ушло в желудок или застряло в жабрах? Тело умоляет об одном-единственном глотке воздуха, оно судорожно дергается, а жгучая боль уже рвет грудную клетку в клочья. Еще мгновение, и твои легкие будут вспороты огромным крючком.

Нет!.. Только не так!.. Не так! Я не хочу!.. Так больно!.. Идгард!.. Рамман!..

Такая медленная паршивая смерть, что ты успеваешь осознать и прочувствовать весь бесконечный миг собственной гибели. Ролфи прекрасно знали, на что обрекали жертву, когда топили шуриа в реке или море.

Женщине свойственно терпеть боль, в конце концов, родить ребенка, не испытав родовых мук, еще никому не удавалось, но… Она ведь больше никогда не увидит сыновей… Разве что подкрадется к порогу дома бестелесным призраком и прогонит дурные сны, тихо порадуется их удачам и разделит печали. Единственное утешение любой матери-шуриа – стать духом-хранителем своих детей и детей их детей. Ведь даже Элишва, уж на что никчемная родительница была, но и она… иногда она приходила… не хотела показываться, но приходила же… иногда… Мальчики мои!..

Последнее отчаянное усилие всплыть отняло те крохи сознания, которые еще оставались. Черные воды сомкнулись над головой.

«Лиридона? Теперь я твоя».

Но река ничего не ответила. Засмотрелась, должно быть, на узкий серп Шиларджи, взрезавший весеннюю ночь…

Лаирдэйн со свойственным шурианской реке коварством оплетала ноги Грэйн подводными травами, заливала ролфи глаза и плескалась в ушах. Да еще и тянула безвольную шуриа к себе, на дно, словно не желая отдавать ее ролфи. Но речному духу, если это и впрямь он, не тягаться с дочерью Морайг, у которой вместо крови слезы морской богини в жилах и волчья ярость затмевает остатки разума. Грэйн, рыча и отплевываясь, вырвалась из речной хватки и выволокла полудохлую мокрую шуриа на мелководье. Прямо за косу.

Берег здесь был глинистый и крутой – нельзя и помыслить о том, чтоб взбираться на него у всех на виду, да еще и пленницу за собой волочить. Стоя по колено в воде, Грэйн настороженно огляделась. В темноте раздраженно плескалась Лаирдэйн да метался свет фонаря по палубе баржи. Здесь оставаться было нельзя, да и шуриа… Ролфи обернулась на жертву. Бледная, безмолвная, та лежала наполовину в реке, и лицо ее, совершенно неживое, слегка светилось какой-то потусторонней прозеленью. Жива? Захлебнулась? Нет времени выяснять! Грэйн огляделась, словно затравленная волчица, которую псы уже хватают за ляжки. Захлебнулась, значит, откачаем. Право, нужно гораздо дольше пробыть в ледяной воде, чтоб захлебнуться и замерзнуть насмерть. А один из самых быстрых способов привести недотопленную жертву в чувство…

Еще немного, и ролфийка сняла бы со своей пленницы скальп. От этой резкой боли шуриа и пришла в себя.

Ролфи оскалилась и уже привычно закинула изрядно потяжелевшую графиню на плечо – головой вниз. Довольно ухмыльнулась, почувствовав, что сердце шуриа бьется ровно и сильно. Все-таки живая! И припустила по мелководью прочь от шлюза тяжелой рысцой, отчасти специально встряхивая добычу посильнее. По лицу и плечам Грэйн хлестали спускавшиеся до самой земли голые ветки каких-то кустов – совсем как розги, но озверевшей эрне Кэдвен было плевать. А уж тем более не волновало ее, что те же ветки превратили шелковый подол и бельишко пленницы в иссеченные на лоскутки лохмотья, сквозь которые просвечивал тощий зад графини и ее ноги в пупырышках. Грэйн несла властная сила инстинкта: утащить добычу в логово и уж там попробовать на зуб. Боли ролфи не чувствовала, усталости тоже, да и спать больше не хотелось. А про диллайнскую птичью магию она и вовсе не вспоминала, словно речные воды смыли с нее все эти поганые пушинки и перышки. А самое главное – некая трезвая часть сознания Грэйн, не захлебнувшаяся в радостно выплеснувшемся на волю бешенстве, прекрасно сознавала – времени мало. Этот прилив сил не продлится долго, и расплачиваться за него придется дорого – и весьма скоро. Так что ролфи шлепала вперед, рыская светящимся зеленым взглядом по кустам. Должно же найтись место, где можно выбраться на берег! А раз здесь такой роскошный обрыв, так, может, и нечто вроде норы найдется?