Дашкова

Разговор канцлера с Екатериной II явно имел место, но не в таких выражениях, как описала Дашкова. С Дидро она была менее сдержанна на язык: «Канцлер… побежал к императрице… советуя ей, если угодно, удержать Орлова как любовника, осыпать его богатствами и почестями, но отнюдь не думать о бракосочетании с ним… От Екатерины он поспешил к графу Панину, рассказал ему дело и умолял его помочь своим влиянием»{466}.

Вскоре разразилось дело секунд-ротмистра Конного полка Федора Хитрово. Как показывали доносители, он пересказывал сослуживцам вышеприведенную историю, правда, сделав собеседником государыни Панина. По словам заговорщика, «старый черт Бестужев» написал «прошение о замужестве… на имя Григория Орлова, к которому духовенство и несколько сенаторов подписались, а как дошло до Панина и Разумовского, то Панин, видя в оном неполезность, и хотел разведать… Саму государыню просил …с позволения ль ее оное делается, и в ответ получил, что нет»{467}.

Все же следует полагать, что Екатерина II говорила именно с дядей нашей героини. Бестужев знал, что у его бывшего покровителя Алексея Разумовского в доме хранятся документы, подтверждающие факт венчания с Елизаветой Петровной. По совету бывшего канцлера Орлов испросил у императрицы проект указа об официальном признании Разумовского супругом покойной государыни и возведении его в достоинство императорского высочества. Таким образом, создавался официальный прецедент для брака.

Екатерина прямо не отказала фавориту. Но к Разумовскому послала канцлера Воронцова – противника идеи брака[27]. Показав графу проект указа, Воронцов попросил бумаги, подтверждающие факт венчания, для того чтобы императрица могла подписать документ. Вместо ответа Алексей Григорьевич достал из ларца черного дерева пожелтевшие листы, завернутые в розовый атлас. Внимательно перечитал их и бросил в камин. «Я не был ничем более как верным рабом ее величества, – произнес он. – …Никогда не забывал я, из какой доли и на какую степень возведен я десницею ее… Если бы было некогда то, о чем вы говорите со мною, то поверьте, граф, что я не имел бы суетности признать случай, помрачающий незабвенную память монархини, моей благодетельницы»{468}.

От Разумовского Воронцов вернулся к Екатерине и донес ей о случившемся. Государыня протянула канцлеру руку для поцелуя со словами: «Мы друг друга понимаем»{469}. О дальнейших событиях сообщает Пиктэ: «Брак Григория Орлова с императрицею был окончательно решен. Был изготовлен указ, объявлявший его князем империи; помимо этого его ожидал чин генералиссимуса, и все это ко времени свадьбы. Между тем образовалась партия противная Орлову, к которой принадлежали граф Панин, канцлер Воронцов и граф Захар Чернышев. Невзирая ни на что, был назначен день и час, когда упомянутые лица должны были быть удалены в свои поместья; кареты были поданы… Все принадлежавшие к партии прибыли около одиннадцати часов вечера ко двору. Императрица с взволнованным видом прохаживалась большими шагами по своему покою, переговариваясь от времени до времени с Орловым, который стоял, облокотившись на камин. Прошло два часа. Кареты, ожидавшие приказания, велено отложить, императрица удалилась в свои покои… Григорий стоял на пороге брака с одной из могущественнейших монархинь… уже был определен его штат, состоявший из хранителей, пажей и камергеров… И вдруг один разговор наедине императрицы с Воронцовым разрушил все планы и надежды. Кто мог бы ожидать, что этот слабый и бесхарактерный человек сумеет подчинить своему влиянию Екатерину II? Вот что значит женщины!»{470}

Свидетельства современников, как кусочки мозаики, складываются в картину, дополняя друг друга. Надо полагать, что канцлер прибыл с известием о сожжении бумаг Разумовского. Это и остановило обнародование проекта. Хорошо понимая, в какое трудное положение попала молодая императрица, Разумовский сделал то, что сделал. Последующее благоволение Екатерины II к вдовцу августейшей тетки подтверждает, что тот угадал скрытое желания монархини.

«Нарушители покоя»

В разгар описанного противостояния Екатерина II взяла паузу. 12 мая 1763 г. она отправилась в Ростов Великий, чтобы присутствовать в Воскресенском монастыре при освящении мощей святителя Дмитрия Ростовского в новой серебряной раке{471}. Дашкова не сопровождала государыню. 12 мая, день в день с отъездом подруги, она родила сына Павла.

Весна оказалась поздней, а путешествие трудным. До Троице-Сергиевой лавры императрица «шла пешком» как паломница. Она проходила несколько верст в день, потом карета отвозила ее к месту ужина и ночлега, а на следующее утро – возвращала туда, где забрала{472}. 16 мая пошел густой снег, сменившийся у Переславля-Залесского изморозью. «Ветры, холод и непрестанные дожди с происходящею оттого грязью, отнимают у нас удовольствие, которое б могли мы при хорошем времени в пути иметь»{473}, – писала Екатерина II в Москву Панину.