Дать негру

Эйнштейн, расслабил ворот рубашки, ему не хватало воздуха, он покраснел, или от минутного смущения, или от глубинных переживаний, навеянных воспоминанием вчерашнего.

— Короче. Мы сдружились со всеми членами нашей компании. Одни уходили, другие подходили, но и они, новые, сразу же становились друзьями. Кавказцы говорили, что это по-ихнему, мы протестовали, и говорили, что это по-нашему. Имен я не помню, у меня плохая память на имена. На облик же запомнился один лысый, такой пучеглазый, худой, с длинной шеей и ужасно выпирающим кадыком. Он больше молчал и смотрел, буквально вперивался, то в меня, то в Розу. Однажды провозгласил какой-то невнятный, но жаркий тост, а когда выпил, погрозил мне пальцем, вроде как шутя, и сказал так скверненько: это всё вы! Коллега, прошу запомнить этот момент! А я тогда ничего не понял и не придал значения.

Эйнштейн потрогал синяк, дернул щекой.

— Итак, коллега, к вечеру всей честной компании захотелось простора с продолжением. А какой простор в вагоне-ресторане? Он просто тюремно ограничен. Пошли на вокзал, то есть из маленького на колесах кабачка перебрели в большой стационарный ресторан. Всей шайкой-лейкой, всей, буквально, активной частью кабацкого вагона нашего поезда. Вас с Жизелью не было уже, мы это позже поняли во всей яви. Мы-то поначалу подумали, что вы где-то на скамеечке нас дожидаетесь, когда мы костылики вынесем. Вас нет. Заволновались. Но нас успокоили, дескать, молодые пошли, под присмотром свиты, почивать в гостиницу. Ну и хорошо! Роза потащила за собой и костыли, не бросать же, ответственная женщина. И нет чтобы в вагон их занести, так понесла с собой, чуть не сказал — дура. И что бы вы думали? Они ей пригодились!..  И этот момент прошу запомнить, он архинужен для дальнейшего повествования.

В конце коридора появилась проводница, Эйнштейн дождался, когда она прошла, и продолжил.

— Сейчас, все по порядку, а то я никак не начну рассказа. Буду еще более краток. Итак, идем к ресторану, поём песни, танцуем. Как цыгане какие, честно. Роза «андижанскую польку» выдала, с костылями в обнимку, рядом пара дагестанцев ее поддерживали, колена выдавали под их же губную музыку, ляка-ляка-тум! Короче, по дороге наша гоп-компания увеличилась сочувствующими, жаждущими веселья, и в результате мы оккупировали почти полресторана на втором этаже вокзала. Ну, треть — точно. Сдвинули штук пять столов. Персонал в радости, еще бы, такая выручка в этой сонной Тмутаракани. Притом что кругом невыплаты зарплат, забастовки и все такое. Сидели, пили, все хорошо. Говорили за жизнь, за любовь. Ораторствовали за экономические категории, за политику. Вперемежку с песнями и танцами! Кавказцы эти, ансамблисты, много песен разных, оказывается, знают, не врут. Весь интернационал! Роза что-то по-узбекски пела, на стул становилась, кричала, никто ничего не понимал, может, всех хвалила, а может, материлась. А еще говорит, что к языкам проблема. Словом, капелла у нас еще та получилась. Ну, наконец, к интересному подбираемся. Можно было бы прерваться на чай, но ладно уж, доскажу, немного осталось.

Поезд набрал ход. Эйнштейн высунулся в узкий створ открытого коридорного окна, как будто сушил свою шевелюру. Задумался на минуту, спохватился:

— Извините, отвлекся. В общем, там уже в этом зале, еще до нашего прихода, — олигарх обосновался, которого, помните, с рук, как птицу, кормила та рыжая банденша из вагон-ресторации. Сидит один… Вернее, он в центре, а по обе руки — те самые два вертухая одинаковых, то же что-то там грызут с тарелок, как шакалы, с оглядкой, кому вы на фиг нужны. Как потом выяснилось — нефтяной магнат с тюменского севера. Словом, жулик официального масштаба, понятно.

Потом позже, когда уже всё в разгаре, военный подошел, со шрамом-то, который в вагоне-ресторане с кавказцем бузил. Один, без товарища. Сел отдельно, в самом углу. Гимнастерка нараспашку, весь рябчик, то есть тельняшка, наружу. Видно, что уже на взводе. Глаза горят, взгляд тяжелый. Как вот бывает, когда человек много пьет и не пьянеет. Как будто внутренний огонь весь спирт сжигает, остается только злость и гнёт в организме.

Ну да ладно. Поначалу все ништяк, правда, охрана того важного жулика на нас косо посматривает, я то, хоть и на расслабоне, но ситуацию боковым зрением контролирую, секу поляну, природа, что вы хотите. Но иногда отвлекаюсь на тост или хохму. Например, говорю кавказцам про то, что над Россией нависла очередная смертельная опасность — жидовские морды сменились лицами кавказской национальности. Смеются. Здесь коллега, здесь самое интересное.

Короче. Как только запели «На Дерибасовской открылася пивная»… Представляете, как это слышится, когда косят под Одессу, как я, но с кавказским акцентом, а? Ага. Так это, чтоб вы знали, был созревший капсюль, готовый принять на себя бойка. Не верите? Слушайте сюда. И тут вдруг!

Эйнштейн вздохнул, покачал головой, вместо того, чтобы сказать: «Ну и ну!»