Дата Туташхиа

Мы с Датой Туташхиа остановились отдышаться возле аптеки. Вокруг ни одного полицейского, ни одного солдата. Народ, пришедший на демонстрацию, поднимался на верхний ярус Александровского сада, и улица оставалась безлюдной и мирной, какой бывает она ранним утром, пока не выйдут дворники.

— Пойдем поглядим, что там наверху делается, а? — позвал меня Дата Туташхиа, и мы медленно двинулись вверх, к Головинскому, проспекту.

Несколько раз я убыстрял было шаг, но снова его сбавлял, потому что Дата Туташхиа задавал нашему движению медленный темп и этим молча настаивал на спокойствии. Я весь был в нашем беге, в топоте казачьих лошадей, тот ритм еще бился во мне, и Барятинская улица, опустевшая, безлюдная, омертвевшая, камнем теснила сердце. Дата Туташхиа не торопился, а мне не терпелось увидеть, что произойдет там, наверху.

— Пойдем побыстрее, дядя Прокопий, — сказал я.

— Не надо нам быстрее.

— Почему?

— А потому что, когда все вокруг тебя спешат и суетятся и ты в эту спешку и суету втянешься, тогда, считай, дело пропало: тебе уже не понять, что вокруг тебя делается. Когда несешься в седле, ничего, кроме ушей своей лошади, ты не видишь. Но стоит спешиться, и перед тобой вся лошадь как она есть. Так или нет?

— Так, — согласился я.

Мы не прошли и двадцати шагов, и я почувствовал, что спокойствие возвращается ко мне, и снова мои мысли вернулись к тому, как полиция сама пригнала нас к Александровскому саду.

— Поразительная все-таки штука, — сказал я удивленно. — Как же ты, дядя Прокопий, угадал, что мы очутимся в Александровском саду?

— А я ничего и не угадывал. Просто пошутил, а вот вышло, как я сказал. Я и сам этого понять не могу.

— А может быть, нас нарочно сюда пригнали? — пришло мне в голову. — Не подвох ли здесь, и весьма крупный?

— Не похоже, чтоб это был умысел… Да и какое это имеет значение, друг мой Роберт? Этот мир прогнил до такой степени, что все, что ни будет делаться, обернется против него же. Представь себе, что ты наместник. Что бы ты стал делать, вот здесь и сейчас, когда вот-вот начнется заваруха?

— Ясно, что делать. Подбросить полицию, пригнать солдат, а черная сотня разгонит демонстрацию. Конечно, много будет убито и ранено, арестовано и угнано в Сибирь…

— Ну, а из этого что в конце концов получится?.. Я скажу тебе — что. Ненависть к правительству в народе усилится, только хитрее станет народ и в другой раз возьмется за дело поумнее. В конце концов царь и его правительство останутся в проигрыше. Допустим теперь, что народ сам разгромит черносотенцев и полицию. От этого он станет смелее, решительней и скажет: «Победа зависит от меня!» А стоит народу поверить, что он способен победить, тут всё, тут его уже ничего не остановит. Царь, выходит, опять в проигрыше. Так-то, сударь. Теперь представь, что ты царь и силой у тебя, ну, ничего не получается. Что ты станешь делать?

— Я бы дал им Государственную думу. Пусть себе выбирают и болтают.

— Если народ сам ее выберет, эту самую дурацкую твою Думу, или как ты еще там ее назовешь, и каждый начнет болтать, что ему в голову взбредет, то не пройдет и года, как правда о царе и царизме распространится в народе. Что тогда тебе, царю, делать? Тебе, разоблаченному, наизнанку вывернутому царю? Видишь, опять негоже получается…

— Да я им не Думу, а кукиш под нос!

— Ладно, не учредишь ты Думу. Чем тогда успокоить народ? А не успокоишь — амба. Допустим даже, что правительству удалось задушить все эти митинги, демонстрации, восстания. Ну и что? Политические вожди учтут ошибки. Народ, на время затаившись, найдет минуту, чтобы вновь ударить по царю, и тогда поминай как звали и тебя, царя, и все твое царство. Умирающему, брат Роберт, ничего не поможет, кроме причастия и свечки!

Мы почти одолели подъем Барятинской и уже собирались свернуть на Головинский проспект, когда мне — ну, просто невмоготу — вздумалось задать Дате Туташхиа один вопрос:

— А что бы ты сделал, дядя Прокопий? Что бы придумал?

— На месте царя? Я бы отрекся от престола, если б, конечно, смог бы себя перебороть. Уехал бы за границу и жил бы там себе где-нибудь, поживал… Но все это шутки.

— А на месте народа?

— Я бы делал то, что народ делает. Только погодил бы немного.

— А чего ждать?

— Я бы вожака подождал. Такого, который бы всех других вожаков одолел, был бы самый справедливый и больше других пообещал.

— Ну и что? Пошел бы ты за этим вожаком?

— Народ пойдет. За таким народ всегда идет.

— Ну, а ты сам? Ты, дядя Прокопий, пошел бы? Вот что меня занимает.