Дата Туташхиа

— Я всегда и во всех случаях исхожу из того, что человечеству необходимо найти способ нравственно возвысить человека, найти возможность нравственного его совершенствования, в противном случае человечество дойдет до каннибализма, станет питаться мясом себе подобных — это не метафора, я говорю буквально. И это будет продолжаться до тех пор, пока последнего homo sapiens не съест какой-нибудь дикий зверь. Чтобы избе-жать этого, нужно уничтожить империи. Революция необходима!

Я знал, что Сандро Каридзе верит в неизбежность революции. Известно было, что он сочувствовал революционному движению и был на его стороне. Теперь я убедился и в том, что он жаждал революции как пути спасения человечества.

— Твои сочинения я знаю лишь по заглавиям — вероятно, они служат революции?..

— Революция — дело завтрашнее. Я же служу послезавтрашнему.

— Вот оно что… Какую же проблему ты решаешь?

— Морального прогресса. Я разрабатываю теоретические основы управляемой нравственной революции.

— Точнее бы — если можно?

Каридзе запустил пальцы в бороду и почесал щеку.

— Ты, Митрич, магистр права, так ведь?

— Да, — улыбнулся я.

— Чему же ты улыбаешься?

— Меня забавляют превратности судеб людских. Я думал получить профессуру в Московском или Петербургском университете, а кем стал? Сибаритствующим в отставке жандармским генералом.

Каридзе попытался сказать мне что-то в утешение, но, видно, передумал и вернулся к нашему разговору:

— Можешь ли ты дать самое общее определение законодательства, которое было бы справедливо для всех эпох и народов?

— Могу. — Я собрался с мыслями и начал: — Прежде всего оно — средство осуществления внутренней и внешней политики, оно представляет собой затем статус прав и обязанностей правящего меньшинства. Наконец, оно орудие подчинения инертного или недовольного большинства. Ты удовлетворен?

— Отлично. Пойдем дальше. Скажи, возможно ли, чтобы отношение империи и к своим гражданам, и к другим государствам определялось формулой: «Ем тебя, чтобы ты не съел меня, и еще потому, что хочу растолстеть?»

— Ну, допустим, — согласился я весело.

— То есть как это — допустим? Если это не так, скажи!

— Так, так, продолжай!

— С тем, что я сейчас скажу, ты уже однажды согласился. Примем это как аксиому: «Вышеупомянутое пожирание прикрывается целями весьма благими с точки зрения общечеловеческой справедливости. Оно опирается на демагогию, основанную на христианском гуманизме. И, наконец, осуществляется посредством замурованного в прочный переплет «Свода законов Российской империи».

— Все, что ты говоришь, было б справедливо, если б не было так зло… Дальше?

— Это не злость, а манера рассуждать. Не лучшая, правда, но, как тебе известно, я спокойно обхожусь и ею. Теперь еще один вопрос. Каков результат взаимодействия религии и закона, с одной стороны, а с другой — личности и общества? Разумеется, в существующей реальности, в сегодняшней действительности.

— Друг Сандро, я человек религиозный и стараюсь не святотатствовать. Ты расскажи о взаимодействии религии» и личности, а я после тебя порассуждаю о личности и законе. Тебя должно это устроить: ты задашь интонацию, а я невольно подчинюсь ей и буду говорить в заданном тобой тоне.

— Но я же, дружище, монах как-никак, монах…

— Ты еретик. Лежать тебе на раскаленных головешках и шипеть! По тебе в аду плачут, кипящая смола по тебе тоскует. Говори, все равно терять тебе уже нечего…

— А ведь и правда!.. Религия пытается втиснуть человека в рамки своей морали, чтобы держать его в покорности, а человек сопротивляется и потому, между прочим, что сами проповедники и ревнители веры — грешники высочайшей пробы. У религии сил куда больше, чем у человека, но она догматична. А человек пусть слаб, но зато наделен гибкой приспособляемостью. В то же время человеку хочется во что-нибудь верить. При фарисействе религиозных ревнителей единственным столпом веры оказывается личное благополучие, что и санкционировано для тех, кто особо рьян. Вот отсюда и начинается выработка и рафинирование тех способов, с помощью которых можно завоевать славу преданнейшего адепта христианства и тем самым облегчить себе служение маммоне. Словом, при империи взаимодействие религии и человека порождает затравленного, все и вся ненавидящего подданного, который для себя видит один выход — революцию — и становится борцом за нее. Что же до религиозного культа, то, истощив себя и обессилев, он оставляет за собой лишь формальное отправление обрядов. Согласен ли ты, что это главная особенность нашей действительности?

— Лишь отчасти. Ты слишком сгущаешь краски.

— Прекрасно. Даже сдержанное одобрение отставного жандармского генерала стоит во много раз больше восторженных воплей сотни фанатиков. А теперь говори ты.

— В твоем стиле продолжать?

— Разумеется, а то до правды тебе не добраться.