Дата Туташхиа. Книга 2

К этой истории я пытался подойти с профессиональной точки зрения, но у меня ничего не получалось, так как я никак не мог посчитать только что ушедшего человека простым клиентом. Какой же он клиент… Я думал так, думал этак, но мысли крутились в одном направлении: пришел такой же человек, как ты, к тому же обаятельный, обходительный и интересный. Он хочет прожигать жизнь в Тифлисе — в столице своей разорванной на части родины, ему интересно повидать свет, узнать людей. Он искал то, что я имел всегда, — как же позволить ему платить за это, ведь наша совместная жизнь не могла внести существенных изменений в мой бюджет: я был человеком беззаботным и расходами не тяготился. Тревожил меня еще этот документ. Ясно, что Арзневу Мускиа он нужен для моей безопасности, но я привык жить беспечно и не желал страховать документами свое благополучие. Да и что вообще могло у нас произойти при моем весе в обществе, влиянии, многочисленности знакомых и друзей? Какая неприятность могла нам грозить? В каких сетях могли мы быть запутаны?

Но как бы я ни относился к этому документу, я понимал, что Арзнев Мускиа ни за что от него не откажется, он не похож на человека, который согласится платить за свои прихоти чужими деньгами. Я долго колебался. И в конце концов решил составить этот документ, первый экземпляр отдать Мускиа, а вторым не пользоваться никогда и после завершения всех дел вернуть ему обратно деньги.

Я принял ожидавших меня клиентов, часа через два отпустил их, как мне казалось, примиренными и успокоенными и принялся за составление документа.

Как мы и условились, Арзнев Мускиа явился на другой день в назначенный час, вошел ко мне улыбаясь, словно был смущен своим вчерашним предложением. Одет он был по-европейски, ладно и изящно.

Арзиев Мускиа внимательно прочел бумагу, которую я ему подал, и кивнул головой в знак согласия.

— Здесь оставлено место для обозначения суммы. Сколько денег я должен внести? — спросил он.

— Я не взял бы с вас и рубля, — засмеялся я, — но вижу, мне не удастся вас уговорить. Пусть будет столько, сколько вы считаете нужным.

— Двадцати тысяч хватит? У меня с собой всего тридцать. Десять я оставлю себе на всякий случай.

— Что вы изволили сказать?! — воскликнул я. В то время за двадцать тысяч можно было купить прекрасное имение.

— Я хочу, князь, чтобы мы были свободны в деньгах, — ответил он.

«Хорошо еще, что этот наивный человек попал ко мне, а то бог знает, что осталось бы от его состояния», — подумал я.

— Нет, господин Арзнев, я возьму с вас три тысячи, не больше. Если этого не хватит, можно будет добавить еще.

— Дешев, оказывается, мой товар, — тихо произнес Мускиа, доставая из внутреннего кармана деньги.

Я заполнил место, оставленное для суммы. Мускиа подписал бумагу и спрятал ее у себя. У него оказался красивый четкий почерк, но чересчур нервный, лишенный покоя.

— Ну что ж, господин Арзнев, отныне наш контракт входит в силу! — торжественно объявил я и позвонил.

Секретарь принес шампанское и фисташки. Пробка ударила о потолок.

— Пожелаем успеха друг другу, каждому отдельно и нам обоим вместе! — сказал Мускиа, чокаясь со мною.

Секретарь передал ему приходную кассовую квитанцию.

— Как у вас с европейской одеждой? — спросил я, переходя к делу.

— Когда я приехал сюда, то сшил у Паперно четыре костюма, — сказал Мускиа. — Если этого мало или портной не годится, я сошью еще. Но когда какой надевать, должны мне подсказывать вы.

— Конечно… Но портной хороший и костюмов достаточно. А где вы остановились, господин Арзнев?

— В гостинице Ветцеля. Первый этаж, четвертый номер.

— Да, знаю… В этом номере месяц тому назад жил месье Дорнье — французский богач и нефтепромышленник. Удобный номер, ничего не скажешь… С чего же мы начнем, Арзнев-батоно?

— Это вам решать, Ираклий-батоно, — улыбнулся Мускиа. — Видите, я с самого начала подчиняюсь вам, и так будет всегда.

Мы провели вместе всего недели две, после чего он исчез.

Но он прошел через мою душу, и след от него — как борозда. Этот человек был рожден для того, чтобы порабощать, покорять людей, которых встречал на своем пути. Странно, но до сих пор живо во мне то давнее чувство — смесь острого, смутного, так и не удовлетворенного любопытства, жгучего интереса, которые он вызвал в первый день нашего знакомства.

А сейчас я, — вы видите, — глубокий старик, хотя всевышний не лишил меня памяти… Да, я помню все, но не стану рассказывать вам об этом. Потому что у меня есть тетради… Вот, откройте тот ящик… Да, этот… Там тетради разного, цвета, старые тетради, тонкие… Да-да! Благодарю вас, молодой человек! Эти тетради лучше меня помнят то, что было когда-то. Конечно, я писал не для того, чтобы печатать… Нет. Я писал для себя, и мне доставляло радость вспоминать то время и того человека, наверно, потому, что я вспоминал свою молодость, а молодость, всегда приятно вспомнить… Садитесь и читайте. Если нужно, перепишите… А я… Э-эх! Старость не радость, так, во всяком случае, принято говорить.

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ